Лицо Любомира выражало надменную уверенность. Черный словно смола длинный чуб равномерно покачивался при езде, как и золотая серьга в левом ухе, выполненная в форме звезды заключенной в полумесяц. Он одной рукой держал уздечку, а другой длинную красивую расписную старинную курительную трубку и, причмокивая, пускал густое облако дыма. На вид Любомиру было сорок пять – пятьдесят, но чувствовал он себя на все тридцать. Да и силища в руках у него была такая, что не у каждого молодого. Конь под ним был вороненый и резвый. По правую руку неспешно скакал невысокий, слегка полный человек в очках, в темных запыленных одеждах, с добродушным лицом на сером небольшом скакуне. По левую – щегольского вида казак лет тридцати с коротким чубом и короткими усиками. На поясе у этого казака висел широкий нож, но любимым его оружием было копье средних размеров, которое его дед отобрал у поляка во времена войны с Польшей. Оно крепилось в специальных пазах вдоль седла и легко извлекалось. Возле самого острия копья были четыре латинские буквы "S.P.Q.P", которые от времени стерлись, и казалось, что написано" S.P.A.S". Нынешний владелец копья год учился в бурсе, потому знал, как читаются несколько латинских букв и долго не задумываясь, так и прочёл эти буквы как: " СПАС". И подумал, что это название оружия. Он так всем и говорил: " мій спис на ім'я Спас, ось як!" Большинство казаков оспаривать это не пытались, так как вообще читать не умели. А те кто все-таки решались усомниться, получали древком Спаса по спине или ногам, и тут же убеждались в том, что в самом деле копье зовут Спас. К тому же свое придуманное имя копье не раз оправдывало в смертельных с тычках с турками, татарами, поляками и белгородскими войсками. Оно никогда не вылетало из рук и почти всегда метко разило… Если конечно хозяин копья смело не спасался бегством. Но как бы, то, ни было, на счету этого казака было не менее пятнадцати заколотых насмерть врагов и как минимум в два раза больше раненых этим копьем.
За Любомиром скакали семнадцать всадников, которых казаками можно было назвать с большой натяжкой. Они больше походили на банду разбойников с большой дороги. Все растрепанные, разнузданные с угрюмыми лицами. У многих из них даже чуба казацкого не было. Головы их были либо бриты, либо покрыты бесформенной копной немытых волос. Вожаком среди них был одноглазый грузный казак по кличке Лютый, лет сорока с серебряным большим крестом на груди и с толстым коротким чубом. Он ехал будучи обнаженным по пояс, только перекинута через грудь лямка от колчана со стрелами за спиной- он был отличный стрелок. Лютый поравнялся с Любомиром и грубым сиплым голосом обратился к нему:
– Отамане, у хлопців в горлі пересохло! Треба зробити перепочинок – Любомир, не глядя на Лютого ответил:
– Та не вже? Що ще у твоїх пасинків трапилось? Може ще є якісь побажання? Може дівок і ліжко? – Лютый словно не услышав пренебрежительный тон в свою сторону ответил:
– Ні, отамане дівок поки що не треба. Зупинка необхідна. Розумієш – горло зовсім сухе – Однако Любомир был очень подозрительным. Он не осознавал очевидных вещей из-за этого своего качества. Сразу же видел во всем подвох и обман. Он покосился на Лютого, закусил по сильней прикус мундштука, освободившуюся руку положил на рукоять сабли и сквозь зубы прошипел:
– А може ви гадюки щось собі там уже вигадали недобре? Га? – Лютый усмехнулся, чувствуя как нарастает напряжение. Он знал, что Любомир хороший командир, но в казацких кругах славился жутким недоверием к окружающим. Над ним подшучивали, что он даже кузнечика заподозрит в чем – то плохом по отношению к себе, если тот запрыгнет ему на руку. Поговаривали, что эта привычка у него развилась, когда он был предан своей любимой и попал темницу в Стамбуле. Потому в разговорах с ним, а особенно в разговорах во время походов лучше было говорить начистоту. Иначе он мог разрубить своей саблей и глазом не моргнуть. Но Лютый усмехнулся с того, как можно было не понять столь элементарную, очевидную вещь, о которой он просил. И он в третий раз выразил просьбу, озвучивая ее максимально ясно:
– Отамане, нічого ми не задумали. Хлопці просто бажають хильнути. Вже пів дня скачемо, а з самого ранку у горлі ні краплини. А на ходу можна розлити, розумієш? – Любомир убрал руку с сабли и смерил Лютого недоверчивым взглядом. Однако ответил уже более спокойно:
– Хильнути говориш. Хильнути це добре. За одне подивимось скільки ще плентатись – Он развернулся к мужчине в очках и обратился к нему:
– Степане, діставай мапу і чарку – Однако Степан что – то пытался на ходу записывать в толстую книгу серого цвета в ручном переплете и абсолютно не слышал своего командира. Любомир еще раз окликнул его. Степан слегка улыбаясь кивнул и, не отрываясь продолжал делать запись корявым пером. Любомир терпеть не мог когда его не замечают. Он взял свою трубку слвоно булаву и стукнул ей Степана по спине, приговаривая:
– Ти що бісов син, не чуєш мене? – Горячий пепел и тлеющий табак выскочили из курительной трубки прямо на спину Степану. Такой вариант обращения к себе он заметил сразу: выгнулся весь, стал обтрушивать спину и улыбаясь спокойным голосом ответил:
– Как же это не слышу Атаман? Все слышу! Ты сказал – достань мне чалую! Я так понимаю чалую лошадь – Казак у которого было копье засмеялся от такого ответа. Любомир еще больше вскипел и прикрикнул на Степана:
– Що ти верзеш? Яку ще чалу? Ти що вже нализався поки я не бачив? – Степан улыбаясь ответил:
– Нет, Атаман. Мне пришла одна мысль, и если б я ее не записал в дневник, то она ушла б навсегда! – Любомир покачал головой и спросил:
– Навіщо я тебе тримаю поряд, ти мені не скажеш? – Степан еще щире улыбнулся и ответил:
– Конечно, скажу! Потому, что я верен тебе. И еще потому, что я записываю историю твоих походов в дневник, а потом издам книгу – С другой стороны к Любомиру снова обратился Лютый:
– Так що Отамане, робимо зупинку? – Любомир кивнул и ответил:
– Робимо! –
Коней остановили. Всадники спешились. Угрюмые лица немного повеселели. Местами стали даже слышны грубые шутки и сиплый смех. Прямо на дороге расстелили два старых покрывала и разместились на них. Появились несколько небольших стеклянных прозрачных бутылок с мутной жидкостью и крупные ломти сала. Пространство стало наполняться сладковато-едким запахом самогона и лука. Стал слышен звон ударяющихся кружек. Любомир соскочил с коня и направился к сидящим. К нему подбежал казак, который ехал по левую руку от Любомира и сказал:
– Батько візьміть цю чарку – Любомир взял средних размеров деревянную кружку, но спросил:
– А чому, Гриць саме цю? – Грыць усмехнулся и ответил:
– З неї смачніше! Це з дому. Я ще минулого разу хотів її взяти, але чомусь забув –
Грыць был троюродным племянником Любомиру. Его отец давно погиб, а нерадивый сыночек не смог учиться больше одного года в бурсе. Он постоянно влезал или зачинал драки и очень часто силой домогался близости с женщинами. Подобным поведением он не раз попадал под стражу. Но в один случай мог навсегда оставить его за решеткой. Будучи достаточно хмельным, он начал драку с сыном головы села. Подрезал его и пытался силой овладеть будущей женой сына старосты. В ночь того же вечера мать Грыця написала письмо Любомиру, чтоб взял к себе на службу ее сына и своего племянника, спася его от тюрьмы. Грыць захватил дедово копье, письмо и материнское благословление ускакал в ночь. Однако это все произошло почти, что десять лет назад. Много с тех пор воды утекло. И Грыць возвращаясь к себе в село слыл уже настоящим казаком – помощником самого Любомира Чорненко.
Любомир подошел сидящим и громко спросил:
– Так що, хлопці будемо пити? – Все как один замолкли, насупились и уставились на Лютого. Тот поднялся и улыбаясь ответил:
– А чому ж ні Отамане? Пити так пити! – Все кто сидел тоже вскочили и невнятно пробурчали: " Авжеж", " За Отамана", " Пити так пити". Любомир протянул свою кружку. Ему наполнили ее до краёв и протянули большой кусок сала с черным хлебом. Вслед за Любомиром кружки потянули Грыць и Степан. Любомир поднял свою кружку и спросил:
– Знаєте за що будемо пити? – Все дружно ответили: " Ні, Отамане! За що?". Любомир обвел всех взглядом и сказал:
– Пити ми будемо за Батьківщину! Пити ми будемо за рідну Країну! За те щоб дух козацький не перевівся ніколи. А коли вже доведеться помирати, то щоб на рідній матиці землі, а не на чужині! – Сказав это Любомир залпом осушил кружку с жидкостью имеющую такой едкий запах, что вызывала слезы на глазах. Остальные переглянулись между собой, не проникнув особо патриотической речью и пожав плечами тоже осушили свои кружки. Любомир прожевал сало и сказал:
– Давайте ще! – Ему налили еще. Потом Грыцю и Степану. Любомир снова поднял кружку и произнес следующую патриотическую речь:
– Піднімемо хлопці цю чарку за те, щоб наша земля ніколи не діставалася ворогові. Яким би покидьком ти не був, а рідну землю ніколи не зраджуй, бо це єдина і чиста любов! – Он снова залпом осушил свою кружку. Остальные так же переглянулись и тоже выпили содержимое своих кружек. Им было все равно за что пить. Только Грыць и Степан разделяли настроение своего вожака. Хоть Степан и был родом из Пскова, но проникался патриотическим духом очень сильно. Особенно когда начинала гулять кружка. Любомир забил табак в трубку и раскурив выпустил сизый густой дым. Многие последовали его примеру, вновь усевшись на подстилки. А Любомир недовольным взглядом осматривал сброд перед собою. Хмель уже начал действовать, и подсказывал ему, что находящиеся перед ним люди могут быть не достаточно патриотично настроены. Он причмокнул, выпустил дым и сказал: