Выбрать главу

– Щось мені здається, що ви усі нічого не второпали з того що було сказано. Ви що? Ану говорить, що таке Батьківщина для вас? Хутко! – Сидящие стали осознавать, что Любомир начинает гневиться, но что с этим делать никто не понимал. Они снова все насупились и потупили взгляды в землю. Любомир стал выходить из себя и схватился за рукоять сабли с криком:

– Ви що? Що таке Батьківщина, ану говорить! – Лютый знал о сильной привязанности Любомира к Родине, переходившей иногда все границы и доходившей до абсурда, в особенности когда он выпьет. Потому налил ему еще одну кружку и перевел внимание Любомира в другое русло:

– Ось тримай, Отамане. Ми усі любим Батьківщину, але не всі так гарно говоримо як ти. Давай краще подивимось, далеко ще нам, чи ні – Любомир выпил третью кружку и обратился к Степану:

– Ану Степан, дай мені мапу – Тот достал неопрятно свернутый клочок бумаги и протянул его Любомиру. Тот развернул его. Покрутил в руках, прищуривая глаза. Потом замер на несколько минут и произнес:

– Ми майже на місці. Все збираємось. Досить тут вилежуватися – Он отдал карту снова Степану и направился к своему скакуну, размышляя о том какой сброд он набрал. Вскоре они собрались и продолжили свой путь через море зелени, обильно усыпанное желтыми, синими и белыми полевыми цветами.

Когда солнце сместилось и оказалось ниже зенита, на горизонте показались верхушки острых палаток с реющими стягами Османской Империи. Любомир обернулся и выкрикнул:

– Ось майже і прибули! Давайте хутчіше! – Он пришпорил своего скакуна. Остальные последовали его примеру. Палатки увеличивались в размерах. Среди них стали видны люди – казаки и турецкие войны. Кое- где пробегали девушки в ярких узорчатых одеждах восточного фасона, с закрытым паранджой лицом. Грыць сазу их заметил, облизнув губы. Заметил раньше даже, чем казаков с турками…

Впереди находился лагерь из нескольких палаток и обозов, которые располагались кольцом. В этот импровизированный лагерь был въезд между двумя обозами, возле которого стаяли два турецких война с мушкетами. Они всполошились, когда осознали, что конный отряд приближается к лагерю. Стали что – то кричать. Заняли за обозами огневую позицию, и один из них выстрелил в воздух, наполнив пространство над собой густым бежевым облаком. Это был предупреждающий выстрел. Любомир дал знак своим остановиться. В лагере случился переполох и тут же перед обозами появились обнаженные либо в легких тканевых жилетах казаки с пистолями, мушкетами саблями и топорами. Один из них сложил руки у рта и выкрикнул:

– Агов! Хто такі? – Любомир тоже сложил руки у рта и прокричал:

– Любомир Чорненко! – Но казак видимо не понял, и переспросил недовольным голосом:

– Хто – хто? – Любомир слегка покраснел и прокричал уже без рук:

– Любомир Чорненко, скотина ти п'яна! – Эта фраза достигла ушей сразу. Возникла некая суета. Казаки стали объясняться с турками. Те их явно не понимали, нарастало напряжение, но прогресса в решении намечалось. Сквозь кричащую толпу грубо протиснулся мужчина в богатых одеждах с кинжалом на поясе и приставив руку ко лбу стал рассматривать Любомира и его спутников. Потом выкрикнул:

– Любомир це ти? – Любомир выкрикнул в ответ:

– Звісно я Охрим! Хто ж ще! – Охрим махнул им рукой, чтоб они приближались. Охрим Нестеренко был младшим двоюродным братом Любомира. Он страсть как любил деньги и зарабатывал их различными опасными и темными делами. Но самое парадоксальное было то, что сам он жутко опасался всего того, что он делает. К тому же скрыть такое было не возможно, и в казачьих рядах он слыл трусом. Но трогать его никто не решался, так как он был одним из советников Военного Атамана – должность, которую он купил у Атамана, узнав, что тому срочно нужны были деньги.

Любомир с отрядом приблизились ближе. Охрим крича: " Розступися" или " У сторону" растолкал казаков и турецких солдат, образовав некое подобие живого коридора через который въехали всадники. Любомир, въезжая отметил, что тутошние казаки и турецкие войны мало отличаются от тех, что он привез с собой. К тому же многие из них были уже на подпитке. Ему это очень не понравилось. Внутри лагеря он увидел остроконечную узкую палатку синего цвета с арабскими узорами золотого и красного цветов, над которой и развевался турецкий стяг. У входа в эту палатку стояли два война в сверкающих доспехах с остроконечными шлемами. Лица их были укрыты полупрозрачной паранджой. В руках у них были длинные тонкие копья, а на поясе у каждого висело по узкому ятагану. На спине крепился средний круглый щит. Чуть поодаль стояла низкая, но широкая палатка, из которой испуганно выглядывали турецкие девушки. На другой стороне лагеря были разбиты две простые палатки рядом. Возле одной из них стоял Дмитрий. Дмитрий Воронов – младший сын удачного Белгородского купца и воеводы, который являлся другом отцов Любомира и Охрима. Дмитрий выглядел очень молодо. На вид чуть больше двадцати, хотя на самом деле ему было тридцать три года. Охрим с Любомиром знали Дмитрия с самого детства как вечно болеющего и слабого. Но потом он подрос и у него появилась страстная любовь к деньгам добытыми почти любой ценой. Первую свою сделку он провернул в шестнадцать лет вместе с Охримом. Охрим знал о предстоящем сражении казаков с татарами. Они наняли обоз с сеном, переоделись в крестьянскую одежду и ждали не вдалеке когда какая – либо из сторон погонит прочь другую. Вскоре так и получилось – казаки погнали татар. А Охрим с Дмитрием спокойно подъехали к месту сражения и стали обирать еще не остывшие трупы. Брали дорогое оружие, золото. Срывали сережки, отрубывали пальцы с кольцами, срезали дорогую одежду. Причем проделывали это все как с татарами, так и с казаками. И все добро прятали в обоз под сено. Когда закончили спокойно уехали, и через неделю продали все казакам, занимающимися разбойными нападениями на русские деревни и города. Выручку они поделили пополам. Дмитрий до этого никогда не держал столько золота и серебра в своих руках. После он часто прокручивал с Охримом всякого рода делишки, и к тридцати годам был достаточно обеспеченный, учитывая тот факт, что он рос без поддержки отца, т. к. в двадцать два года разругался с ним и прилюдно отказался от его денег и наследства.

Любомир знал о темных делах Охрима и Дмитрия. Порой даже принимал в них участите, когда деньги совсем подходили к концу, но на самом деле никогда не одобрял такой вид обогащения. Не по-казачьи это все было. Казак же как ветер – налетел и сбивает с ног. А что смог то и унес с собой. Вот и в этот раз получилось так, что необходимы были деньги. Где их брать – не ясно, а тут вот загадочное, но видимо денежное предложение. Пришлось согласиться. Но все-таки Любомиру это не нравилось. Не по казачьи это все…

С Любомиром поравнялся Лютый и спросил:

– Отамане, хлопці поки можуть відпочивати? – Любомир кивнул и ответил:

– Так. Тільки не напивайтесь дуже сильно. Невідомо, як обставини повернуться – Лютий усмехнулся и сказал:

– Не турбуйся Отамане. Головне, що я не буду дуже п'яний. А ці собаки у любому стані за мною, і відповідно за тобою підуть – Такой ответ не понравился Любомиру. Ему вообще не нравилось, когда не он один имеет власть над людьми, но ничего не поделаешь. Сам таких нанял. Он дал знак головой и Лютый удалился к своим ребятам. Любомир же подъехал к Дмитрию, который широко улыбался и раскрывал руки для объятий. Любомир соскочил и подошел к Дмитрию. Тот заключил его в объятия и похлопав по плечам произнес:

– Ну, привет брат мой! Сколько мы не виделись? Почти год? Слышал поход на Польшу не принес тебе денег – Любомир потер нос и ответил:

– Привіт і тобі Дмитрику. Що правда – то правда. Ляшські села якісь бідні виявилися цього разу. Та ще й побратимів з полону довелось викупляти – Дмитрий покачал головой и ответил:

– Так ты совсем разоришься, брат мой. Если б каждый побратим которому ты помог, подарил бы тебе по одному золотому, ты был бы богатейшим человеком… Ну что ж заходи. Я вижу, что писарь и племянник все еще с тобой – Вместо Любомира ответил Грыць:

– Так, пане! Ми ніколи зі Степаном не полишаємо батька. Ніколи! – Дмитрий усмехнулся и сказал:

– Похвальная преданность. Ну ладно заходите в палатку…Охрим, а ты чего там стоишь? – Охрим почти обиженным тоном произнес: