Да, я знаю, что сама себе усложняю жизнь. Я целыми днями отрекаюсь от разных вещей, а потом каждый вечер возвращаюсь в лагерь и все глубже погружаюсь в Кэла. Он, похоже, испытывает то же самое. Это чувство растет в нем вместе с любовью ко мне. Оно сродни тени. Сегодня она особенно тяжела и давит на него своим грузом, даже когда он наслаждается красотой кружащих над головой звезд.
– Все хорошо? – спрашиваю я у него.
Я ощущаю его сознание, напоминающее гобелен из золотых нитей. Слабая эмпатия, которую он унаследовал от своей матери, переплетается с моей возрастающей силой.
– Я в растерянности, бе’шмаи, – наконец отвечает он.
– Из-за чего?
– Я все думал. – Он вздыхает, глядя в ночное небо. – О подарке Адамса. О футляре для сигарилл, который спас мне жизнь на борту «Тотентанца».
Я удивленно моргаю.
– Почему ты думал о нем?
– Внутри него… была записка. Написанная рукой Финиана. Но он даже не помнит, чтобы писал ее. Именно он ее обнаружил. Я все гадаю, не предназначена ли она мне.
– …Что там было написано? – спрашиваю я, сомневаясь, что хочу знать ответ.
Кэл смотрит на меня сияющими глазами.
– «Скажи ей правду».
Я храню молчание, разглядывая его в темноте. Он невероятно красивый, какой-то неземной, практически волшебный, и мне даже не верится, что он мой. Одновременно с этим я вижу происходящую в его душе борьбу. Чувствую терзающие его разум муки.
– Во мне есть нечто, бе’шмаи, – говорит он, и я с изумлением вижу слезы в его глазах. – Оно связано с моим прошлым. Моим происхождением…
– Кэл, все в порядке, – успокаиваю я, касаясь его лица.
Он мотает головой:
– Это нечто сидит во мне. И я боюсь, что никогда не избавлюсь от него.
Я вспоминаю историю о Саэдии, которую он рассказал мне. О страданиях его детства, о жестокости отца по отношению к нему и его матери, о тени прошлого, вечно нависающей над ним. Я знаю, что он борется каждый день. С насилием, в котором рос, с яростью внутри себя. Даже сейчас я чувствую ее, притаившуюся за этими прекрасными глазами.
– Ты – не твое прошлое, Кэл. – Я переплетаю наши пальцы, мой взгляд прикован к созвездиям над головой. – Ты не тот, кем тебя воспитали. Именно этому я научилась здесь. Наши сожаления и страхи сдерживают нас. Мы должны отпустить их, чтобы стать теми, кем нам суждено быть. Мы должны сжечь их дотла.
– Наше прошлое делает нас такими, какие мы есть.
– Нет, – возражаю я. Мне вспомнилось, какой груз свалился с моих плеч, когда я смогла отпустить маму и папу. – Мы сами выбираем, какими нам быть. Каждый день. Каждую минуту. Прошлого нет. Завтрашний день состоит из миллиона вчерашних, разве ты не понимаешь?
Кэл хмуро смотрит на звезды.
– Мне сомнителен… путь, по которому они заставляют тебя идти, бе’шмаи, – тихо произносит он.
– …Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Если ты отринешь от себя прошлое, сожжешь все, что хоть сколько-то важно для тебя, как того велят Древние… – Он качает головой. – В чем тогда будет твоя цель? Что даст тебе стимул бороться?
– Спасение всей галактики – уже достаточная цель, – отвечаю я твердым голосом.
– Да, твоя борьба достойна уважения.
– Чувствую, за этим последует большое жирное «но».
– Но цель – это любовь, бе’шмаи, – говорит Кэл. – Любовь – то, что толкает нас на великие дела и на еще более великие жертвы. А без любви что останется?
Я выдергиваю руку из его ладони:
– Кэл, я должна это сделать. Если мы оставим планеты-инкубаторы без присмотра, Ра’хаам поглотит всех в галактике, в том числе и дорогих мне людей. Я уже лишилась отца из-за него.
– И теперь ты готова потерять все остальное, чтобы его остановить?
– Я не говорю, что хочу этого, – вздыхаю. – Я просто должна.
Не знаю, что еще ему сказать. Как и не знаю, что делать. По-этому в конце концов, ненавидя себя за свой поступок, поднимаюсь на ноги и молча ухожу в лагерь.
А он, несмотря на все свои терзания…
Отпускает меня.
На следующий день я ожидаю встретить Кэлли, предполагаю увидеть ее ребенком, каким она была, когда я ушла. Вместо этого, погрузившись в свое видение, нахожу женщину лет тридцати с гладкими черными волосами до пояса, которые, пока она играет на скрипке, колышутся в такт ее движениям. Стоя у залитого солнцем окна, она исполняет мелодию по памяти.
– Кэлли, – шепчу я, слова застревают в горле.
При виде меня на лице сестры расцветает улыбка, она откладывает скрипку и смычок.
– Вот и ты, – спокойно говорит она, раскрывая мне объятия.