– Мой отец был жестоким. Проявлял деспотичность и не терпел инакомыслия. Он распорядился, чтобы нас с сестрой приняли в клику Воерожденных, и лично следил за нашими тренировками. Обучая нас Аэн Суун, он не сдерживал себя. Мы с Саэдии частенько по вечерам возвращались в свои спальни все в крови и синяках от рук отца. По его словам, это закаляло нас. Милосердие, говорил он, – удел трусов.
Поначалу мы с Саэдии были близки. В детстве она была для меня звездой в небесах. Но мы взрослели, и отец начал больше благоволить мне, а не ей, и она стала ревновать. Видишь ли, Саэдии любила нашего отца. Любила его со всей неистовостью, превосходящей мою собственную. И хотя меня воспитали как Воерожденного, я всегда, по правде говоря, ощущал больше родства с матерью. Она научила меня ценности жизни, Аврора. Радости понимания, справедливости беспристрастия. Я безумно любил ее, несмотря на то что отец заставлял меня принять войну внутри себя, чтобы лучше сражаться на той, что бушует снаружи. Когда он засыпал, мама приходила ко мне по ночам. Синяки, которые он оставлял на ее коже, имели тот же оттенок, что и мои собственные.
«В насилии нет любви, Кэлиис», – говорила она мне, прижимая холодную ткань к моим ранам. «В насилии нет любви».
– Это ужасно, – шепчет Аврора. – Мне очень жаль, Кэл.
Я качаю головой, охваченный знакомой жгучей болью:
– Линии фронта, которые прочертили наши родители, пролегли между мной и Саэдии. Она искала лишь похвалы нашего отца, ее мало заботила мудрость матери. – Я коснулся трех клинков на лбу. – В то время мы жили на борту отцовского корабля. Думаю, он хотел держать нас ближе к себе. Так удобнее контролировать мою мать, лепить из меня и Саэдии то, кем он хотел нас видеть. Я становился старше. Выше. Сильнее. Когда Саэдии больше не могла превзойти меня в бою, она пыталась наказать меня другими способами. На мои восьмые именины мама подарила мне сииф – струнный инструмент, похожий на вашу терранскую скрипку. Она досталась ей в подарок от матери. Однажды, после того как я в очередной раз победил Саэдии на тренировке – мне тогда было двенадцать, – она пришла ко мне в комнату и в отместку разбила сииф.
И хотя я всегда стремился прислушиваться к учениям матери, я все еще оставался сыном своего отца. В тот раз я впервые по-настоящему почувствовал, как Внутренний Враг берет надо мной верх. Я ощутил вкус ненависти, Аврора. И мне он понравился. После этого я выследил свою сестру. Обнаружил ее на спарринг-кортах в компании друзей. Когда я показал ей сломанный сииф, она рассмеялась. Тогда я ударил ее инструментом.
Я стыдливо опускаю голову. На языке чувствуется горечь, подобная пеплу сухость. Аврора смотрит на мое отражение, в ее глазах застыл вопрос. Но она отчетливо видит в моем взгляде вину, а потому вместо осуждения проявляет сочувствие. Ласково, будто шепот, сжимает мою руку.
– Ты был еще ребенком, Кэл, – говорит она. – Ты уже не тот человек, каким был тогда. Я это знаю. Ты бы ни за что так не сделал сейчас.
– Это не оправдывает мой поступок, – отвечаю я. – Прошло семь лет, а презрение, которое я до сих пор испытываю к себе, ни на каплю не уменьшилось. Она была моей сестрой, Аврора. И я ударил ее лишь с одной целью – сделать больно. Когда она упала, я ударил еще раз. И еще. В тот миг я ощутил руку отца на своем плече. В ушах зазвучал его голос. Он проклинал слабость. Жалость. Сострадание. «Милосердие – удел трусов».
Я вглядываюсь в Складку, в космический балет за стеклом иллюминатора.
– Я ожидал наказания. А вместо этого получил похвалу от отца. Тот сказал, что, узнав о моем поступке, он никогда еще так не гордился тем, что я – его сын.
– Кэл, – тихо произносит Аврора, – слова твоего отца звучат…
– Чудовищно, – заканчиваю я. – Он и был чудовищем, Аврора. А мама, видя, каких чудовищ он делает из нас с Саэдии, в конце концов решила уйти от него. Разорвать их узы и сбежать обратно на Сильдру. Отец пообещал убить ее, если она посмеет оставить его. Уходя, она бросала все. Свой дом. Тех немногих друзей, которых он позволял ей иметь. Всё. Саэдии отказалась разлучаться с отцом. Поэтому в конечном счете моя мама пожертвовала своей жизнью только ради меня. Это было самое трудное для нее решение. Но она все же приняла его.
«Маи ту сари амн, ту хаэ’си, ту кии’рна дэ», – сказала она мне после.
Аврора качает головой:
– Что это значит?
– «Нет ничего мучительнее и проще, чем поступать правильно».
Плотно сжав губы, она смотрит на звезды:
– Ты сказал, твой отец…
– Погиб, – отвечаю я, сердце сжимается с удивительной силой. – Погиб при Орионе, бе’шмаи. В том же сражении, которое унесло жизнь Джерико Джонса. Тайлер, Скарлетт и я – мы все в тот день осиротели.