Она выгнулась и потянула руки к потолку. Я невольно засмотрелся, как ее твердые соски выпирают из белой футболки.
Она крякнула, встала и подошла ко мне.
— Когда дождь в деревне, так тоскливо… — проговорила она, уперев колени мне в спину. — Пойдем, посексимся, один фиг делать нефиг! — она провела ладонью по моим волосам и как кошка плавно втекла в дом. Я подскочил и юркнул за ней.
Закрыл дверь, занавесил окна. Она подошла к умывальнику и стала мыть посуду. Я обнял ее со спины, прижал к себе, но она решила поломаться.
— А знаешь, что, — заговорила она, отталкивая мое настойчивое тело. — Я передумала! Все отменяется.
Я замер.
— Да-да! И не смотри на меня так! Покуда не принесешь справку от врача, что ты чистый и не болеешь венерическими болезнями — о сексе можешь забыть! Вот так вот! — кивнула она и хрумкнула свежим огурцом. — Хочешь огурчик? Не хочешь — как хочешь.
— В смысле? — не понял я.
— В прямом! Че ты там подцепил от этой своей шалавы театральной? Может, сифилис какой?!
— Это я-то? А ты со своим курсантом шарилась ночью по кустам? Может, ты тоже… с заразой… от него?
— Я? Нет, ну эта наглость твоя, конечно, невообразимая! Да я с ним пошла, только чтобы тебе отомстить, козлу! Все! Если приспичило тебе, кулачком поработай, и все пройдет.
— Ах ты!
Она была в футболке и шортах, а я уже был голый, меня возбуждало быть голым, когда она одета. Я схватил ее и повалил на кровать. Горячо и страстно она начала вывертываться из-под меня, но я был сильнее. И опять ее этот хохот раздался в комнате. Сладкий и звонкий девичий смешок, который тут же становился все ниже, опускаясь в грудь, пока не переходил в гогот психанутой маньячки.
Я сел на нее, схватил ее руки, сжал запястья и вытянул их вперед. Навалился на нее, и мой горячий член прижался к ее красному смеющемуся лицу.
— О-хо-хо-хо-хо-о-о! — придурялась она, сведя глаза в кучу.
Я всунул член ей в рот, и она принялась работать головой. Меня возбудило это, и я сам стал двигать тазом. Она дернула головой, вздохнула воздуху и, оскалившись, опять засмеялась. Высунула язык, облизала член и сама проглотила его.
Не знаю, что случилось со мной, может быть, мне хотелось мести за ее интрижку с курсантом, и я навалился на нее, пока не ввел член до конца в ее глотку и не прижался лобком ко лбу. Она замерла. Лицо и глаза ее покраснели. Слеза скользнула по виску, шея вздулась. Она дернулась. Но я не шевелился. Она начала трястись и вырываться, но я крепко держал ее. Она стала биться, и только тогда, выждав пару секунд, я поднял пах, и она со стоном вздохнула воздуху. Обслюнявленный член прижимался к ее покрасневшей щеке. Головка размазывала слезу на виске.
— Ты нахера душишь-то меня, идиот?! — дико вращая глазами, прохрипела она мне в живот.
Я подождал, пока она не придет в норму, и опять дал ей член, но больше уже не доходил до крайности.
Она сделала все до конца, и я свалился с нее. Она встала, и я лег на ее место на спину. Она выпила воды и умылась. Внимательно осмотрела меня и долго еще говорила с кем-то на веранде по телефону. Потом зашла и спустила с себя шорты.
— Поласкаешь меня?
Я улыбнулся.
Она залезла на меня, села мне на рот и взяла за волосы.
Я ласкал ее языком и не спеша дрочил себе свободной рукой. Она держала меня за волосы, медленно разогреваясь, и все было, как обычно, но вдруг она поднялась и перевернулась лицом к моему животу.
— Давай теперь так, — сказала она и села мне на все лицо, полностью закрыв его и перекрыв мне воздух.
В первые мгновения мне понравилось это, и я решил терпеть без воздуха как можно больше.
Не знаю, сколько я вытерпел, но когда терпеть уже было невозможно, я дернулся, давая ей понять, чтобы она привстала и освободила меня. Но Ритка только еще сильнее надавила на меня всем своим телом.
Мне стало не по себе! Я начал дергаться. Я мог ее ударить, но все же бить ее не хотелось, но и воздуха необходимо было глотнуть. И когда я почувствовал, что потеряю под ней сознание, она приподнялась, и я со стоном вздохнул.
— Рима, ты чего?! — наверно от шока и кислородного голодания я перепутал ее имя.
— Рима?! Кто это такая Рима? Очередная твоя театральная шалава?
И она со всего размаху шлепнула мне ладонью по члену. Дикая вспышка ослепительной боли скрючила меня.
— Рита, пожалуйста!
— Ах! Теперь «Рита, пожалуйста»?! Вот как мы заговорили?! А как я только что не задохнулась от твоей сосиски в горле?! А? Неприятно, когда тебя самого душат?! А?
— Рита, прости!
— Прости! Я терпеть не могу, когда меня душат! Нормально тебе? Понравилось?
— Я больше не буду тебя душить, прости!
— Ну, посмотрим-посмотрим, как ты не будешь!
И она опять стала опускаться мне на лицо. Я дернулся.
— Да не буду больше душить. Не бойся. Я просто хотела, чтобы и ты понял — как это фигово, когда душат.
Кончала она, как всегда, бурно. Стоны ее — то тоненькие, жалостливо-сладкие, то дикие и рычащие, вдруг оборвались, глаза закатились, и ее затрясло. Она упала на меня, и уже последние разряды оргазма добивали ее, когда она лежала на мне.
Потом все затихло. Она слезла с меня и легла рядом. Лежала на животе, левую руку подложив под себя, а правую согнув в локте над головой. Кажется, она спала, а я любовался ее задницей. Дождь почти утих, капли перестали волновать лужи, но вдруг из леса пришла белая пелена, и все опять зашумело и забурлило.
Я гладил ее по заднице и вдруг спросил:
— Рит, а Рит, а у тебя было с девушкой?
Ритка открыла один глаз.
— Ну, я имею в виду — с лесбиянкой.
Ритка открыла второй глаз и моргнула:
— Ты что — дурак?! Я баб ненавижу!
Я замер.
— Я на дух не переношу этих куриц тупых! Как выдумаешь же че-нить!
— А… — заикнулся я.
— Все. Я только задремала.
И она обняла меня, устроилась получше и опять закрыла глаза.
========== Глава 11 ==========
— Вовик!
Дождь шел так долго, что из летнего превратился в осенний. Из теплого и веселого — в тяжелый, холодный и неуютный.
— Вовик, ты слышишь меня?
Еще не было и шести утра, и темнота за окном пугала своей железобетонной монументальностью, своей бесконечностью. В доме замерла такая тишина, что я иногда специально производил некий шум, стучал по гипсокартонной стене или по окну, чтобы создать хоть какой-то звук и проверить — не оглох ли я.
— Вовик. Короче, это полный трындец!
Выглядела она завораживающее. У белых волос ее появились темные корни. Но это делало ее в моих глазах еще лучше. Короткая густая прическа ее всегда была немного растрепана и не боялась беспорядка, но сейчас на голове ее творилась полная чума. И вид ее был такой, словно она всю ночь билась с нечистью в Проклятом Доме.