Птички я не увидел.
Тропинка уже кончилась, и мы зашли в единственный местный магазинчик. Большой белый кондиционер, щедро дарящий холодный воздух, показался мне сказочным чудом. Продавщицу видно не было. Она спряталась за стеной из коробок с печеньем.
Белоголовая огляделась, подошла к прилавку и согнула правую ногу в коленке. Прямо как любопытная кошка, подымающая хвост.
— Здрасти, — наклонив голову, улыбнулась Сочинская снежинка.
— Здрасти, — недовольно ответила потревоженная продавщица и нервно двинула счеты.
— Дайте мне сигареты EVE, ментоловые, и… И-и-и-и… — она выпрямилась и, выгнувшись, оглядела холодильник. — Лимонад грушевый. Только холодный. Теплый не надо.
Прихрамывая на отсиженную ногу, продавщица достала бутылку и пачку тонких сигарет. Положила на прилавок. Назвала цену.
Сейчас, тут, в тени магазинчика, я опять увидел невероятный контраст ее белых, снежных коротких волос и сочно-загорелой шеи.
— Ой, у меня нету денег с собой. Кошелек дома забыла. Дайте в долг.
И белая уже потянулась к бутылке, но продавщица убрала ее руку:
— Никаких тебе больше долгов! Баба Зина твоя не разрешает больше тебе в долг отпускать!
— П-ф-ф-ф-ф… — и белая сдулась, расплывшись по прилавку. — Да-ну-на-фиг! — она резко выпрямилась. Шлепок опять слетел, и она принялась искать его ногой. — Ну, дайте. Я же занесу.
— Возьмите… — сказал я и кинул на прилавок пару сотен.
Они обе с интересом посмотрели на меня. Да я и сам с интересом посмотрел на самого себя со стороны. Это было глупо, конечно, но все лучше, чем слышать спор за две вшивые сотки.
— Тогда еще мороженку! — нашлась серебряноволосая, бахнула крышкой ларя с мороженым и достала белый брусок эскимо.
«Ну и дурак же ты! — засветились глаза продавщицы. — Ох, и идиот!»
Мы вышли, и она, всеми руками прижимая к себе дары, с нежностью посмотрела на меня.
— Спасибо. Я занесу! Я знаю твой дом. Самый последний, с коричневой крышей.
— Предпоследний.
Она скрутилась в спираль и жадно смерила меня сверкающим взглядом.
— Завтра, ой, нет. Сегодня! Сегодня вечером занесу! Я сейчас к подруге, а вечером занесу.
По проселочной дороге промчался крутой внедорожник, подняв пыльную тучу, и я не увидел момента, как она развернулась, уходя. Я видел только, как играет ее задница при ходьбе, и как она рукой оттягивает вниз задравшиеся шорты.
Что это было?
Пыль не спеша оседала на дорогу.
Дурость какая-то. Я виноват или не виноват? Я поступил правильно? Я же вроде ничего и не сделал.
Тут из леса на дорогу вышла семья, и маленький мальчик принялся громко что-то доказывать.
— Ну, вот! Я же говорил! Говорил! Вот оно! Вот же оно! Ну, вот же!
Он торопился и возмущался. Он совсем недавно научился говорить, а сказать нужно было еще так много! Доказать свою правоту этим медлительным и неповоротливым взрослым.
Волосы-то у нее белые! Так, значит, она не натуральная блондинка?!
Я развернулся и пошел к магазину.
А брови темные.
— Какого пива вам? Сколько?
Голос продавщицы привел меня в чувство.
При чем тут пиво? Я что, так похож на алкаша?! Я уже хотел было возмутиться, но в последний момент увидел, что стою напротив позолоченных пивных кранов.
Я промолчал и покорился судьбе.
========== Глава 3 ==========
Ну, короче, я напился.
Я думаю, что и выбора-то у меня не было. Я начал с пива. Сидя на веранде с видом на искрящуюся реку, укрытый от дороги плющом, я потихоньку пил пиво. Не помню, как перешел на водку.
У меня была литровая бутылка водки — здоровая, тяжелая, прямоугольная бутылка. А еще у меня был эмпэтришник, забитый Placebo, а еще — тонкая красная книжка «Белая гвардия».
«Улетающий в черное, потрескавшееся небо, бог ответа не давал, а сам Николка еще не знал, что все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему.»
Да-да-да… Вот так вот это все и получилось. И кажется мне, что по-другому и быть-то не могло!
Утром меня разбудило яркое солнце. Часы показывали какую-то дрянь, что-то вроде начало восьмого утра, но воздух уже был жарким и густым, и солнце припекало.
Голова не болела, и я посчитал это хорошим знамением. Нужно было взять себя в руки и нормально прожить этот день.
С кружкой остывшего кофе ходил я по участку, по скошенной траве, и пытался придумать, чем бы заняться.
Когда-то все здесь было в грядках, но потом, когда участок перешел ко мне, и я остался единственным его хозяином, я наплевал на грядки и превратил все в газон.
Десять соток газона да еще десять под картошку. Но картофельное поле у меня заросло бурьяном выше человеческого роста.
В конце концов я вспомнил, что у меня дребезжит заднее колесо, и решил слазить под машину посмотреть. Постелив старое покрывало, я валялся под днищем, трогал детали, проверял крепежи, но все держалось жестко.
— Да что ж тут такое может греметь-то? — уже взмокший и чумазый, злился я, как почувствовал быстрые шаги по дороге.
Прошло уж с полчаса, как я змеей лазил под машиной, и это был единственный звук, появившийся в деревне.
Я замер, повернул голову и сквозь забор увидел ровные быстрые ножки и большой тяжелый пакет. На сердце стало сладко. Я прислушался. Гравий на дороге перестал шуршать, ножки сошли на траву. Звенькнула стальная застежка, скрипнула калитка, и сланцы бодро зашлепали по квадратным каменным плитам, которые я украл тогда на детской поликлинике. Я уже приготовился услышать глухие звуки подъема по крыльцу и стук в дверь, но нет. Шаги появились сразу у моей головы. Рядом с пыльным колесом на свежескошенной травке стояли две тонкие упругие загорелые лодыжки. Она прошипела «С-с-с» и прихлопнула комара на правой ноге.
— Привет. Че делаешь?
— Привет.
— Ремонтируешь? — она встала на четвереньки, и меня захлестнули ее белые волосы, белые зубы и сочный загар с алой улыбкой.
— Ага.
— Делаешь всякие автомобильные дела?
— Типа того…
— Сильно сломалось? — голова исчезла, она поднялась и стала обходить машину. — Это же не Лексус?
— К сожалению — нет.
— Я хочу покататься на Лексусе, — заявила она. — А еще лучше — на Ламбо! На красной Ламборджини, чтоб они все удавились от зависти, хи! — она опустила колени на траву, и я опять увидел эти белые прямые волосы и загорелое лицо. — А сколько может стоить Ламбо?
— Фиг его знает. Квартир, наверно, десять однокомнатных.