— Тётя Огульдженнет! — первой закричала Энеш, завидев приближающийся к их дому ворох сухой колючки и хвороста.
В самом деле, Огульдженнет решила не идти домой с пустыми руками и вот на себе приволокла вязанку топлива издалека, с сахмого края поливных земель. Она протиснулась с ношей в ворота, сбросила с плеч лямку, которой был стянут тяжёлый груз, рукавом рабочего платья смахнула пот со лба. Погладила по головкам девочек, выбежавших ей навстречу.
— А где мама?
— Всё ещё не вернулась, — ответила за них подошедшая Боссан-эдже. — Спасибо, доченька, что пришла. Кажется, и Оразгюль сегодня дождёмся…
— Что ж, — неопределённо отозвалась Огульдженнет и двинулась было к себе в дом. Но тут распахнулась калитка, и во двор ступила Оразгюль. В руках у неё был мешок, но совершенно пустой.
— Здравствуйте, сестрица, как здоровье? — первой обратилась к ней Огульдженнет. Но старшая невестка сперва кинула к забору мешок, потом тяжело и горько вздохнула:
— Нет больше сострадания в сердцах у людей! Будешь подыхать, каплю воды никто тебе не даст. И от родственников тоже помощи не жди…
«Какая тебе помощь нужна, если руки-ноги целы?» — чуть было не крикнула Огульдженнет, однако сдержалась. Увидала слёзы на ресницах у Оразгюль.
Впервые, кажется, старшая гелин была в такой тревоге и печали. Огульдженнет подыскивала слова, чем бы утешить её, но тут вмешалась Боссан-эдже:
— Всё же отдала бы ты свои браслеты…
— Мама, не просите! — живо отозвалась Огульдженнет. — Не дам, ни за что. Лучше давайте попробуем по-другому. Я сегодня разговаривала с заведующим на приёмном пункте. Оказывается, ему нужны большие вьючные мешки, он их заказывает ткать женщинам, которые в поле работают. Вот, сестрица… — она поглядела на Оразгюль, — не хочешь ли заняться? Сумеешь ведь, а? Я бы завтра поговорила…
— Что дают за это? — не глядя, глухо спросила Оразгюль.
— За каждый мешок дают десять кило зерна. Я слышала, дней за семь один мешок можно соткать. Правда, мама?
— Верно говоришь, доченька. Только… ведь уже сейчас детишкам есть нечего. А за браслеты…
— Браслеты я отдам для нашей армии, — вежливо, но твёрдо проговорила Огульдженнет. Было ясно, к этому она больше не желает возвращаться. — Победа над врагом близка, пусть же скорее вернутся наши… Может, и Чопан-джан… — она подавила горестный вздох. — Ну, а я завтра Энеш возьму с собой в поле. Там девочки такие, как она, ого сколько за день колосков набирают!.. Кашей накормят её, да и трудодни начислят. А я по вечерам начну работать ещё и у молотилки.
— Вах, себя не жалеешь! — всплеснула руками свекровь.
— Несколько дней вытерплю как-нибудь… Зато тем, кто на молотилке работает, начисляют по килограмму, притом дают аванс. Я завтра же попрошу у председателя квитанцию на аванс, десять килограммов. И квитанцию вам пришлю… Мама, завтра меня разбудите пораньше, я ещё и к моей матери хочу зайти до работы. Ну, а вы — за шерстью с утра.
— Прямо в контору идти? — утерев слёзы, спросила Оразгюль.
— Да. Только смотри, пораньше. Иначе не застанешь заведующего приёмным пунктом.
…Вот, наконец, и война завершилась победой. В первый же месяц вернулся из рабочего батальона Хайдар-ага. Отдохнул денёк-второй и пошёл, как прежде, работать в колхоз. Позже стали приезжать джигиты, воевавшие на фронте. Множество людей вернулось, и в селе Иртык что ни день устраивалось по нескольку тоев. Правда, не слишком обильных — ведь по-прежнему туго было с продуктами, но всё равно — те, у кого вернулся муж, сын, отец или брат, ходили теперь с посветлевшими лицами. А другие не отрывали глаз от дороги, ждали, что их близкие тоже возвратятся. Не теряли надежды. Знали, что война потребовала многих жертв, но всё равно…
Не оставляла надежды встретить своего мужа и Огульдженнет. Она продолжала работать в колхозе. В эти тёплые дни раннего лета она трудилась на поливе пшеничных посевов. Воду к ним проводили из магистрального арыка Кель. С утра до ночи в поле с лопатой. Поглядит на дорогу и снова за дело. Песни всё напевала, что сама тут же складывала. Пела о разлуке, о любви своей, о том, что Чопан скоро, наверное, приедет…
Сильно изменилась Огульдженнет за годы войны. Исчезла белая свежесть лица, кожа загрубела. Вздулись вены на исхудалых руках. Вся она стала как будто подсохшая, прокалённая солнцем. Только около ушей оставались прикрытые волосами и платком пятнышки нежной и незагорелой кожи.
Характер у Огульдженнет также изменился. Стала она раздражительной, любой пустяк теперь мог её расстроить, довести до слёз.