И девушка, будто отвечая этой песне, зашептала:
— Я не плачу, зачем мне плакать… Он отслужит срок и вернётся.
Она постояла ещё немного, глядя в ту сторону, куда ушёл парень, а мне захотелось крикнуть ей: «Дождись его, Лайма! Люби его. Ты и не знаешь, что для солдата верность. Это слово вписано в присягу!»
Перевод С.Залевского
Атагельды КАРАЕВ
КРАСОТА
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Довлет смотрел в чистое, бездонное небо. Высоко-высоко над степью парил, медленно описывая огромные круги, одинокий беркут. Временами он тонул в ярких лучах полуденного солнца и на какое-то время исчезал из глаз, но проходила минута-другая, и миниатюрный крестик вновь возникал в лазури и плыл дальше.
Солнце, словно сказочная чаша, переполненная золотом, заливало мир обильным светом. И всё вокруг, — голубое, безоблачное небо, дрожащие в зыбком мареве барханы и дальние заросли саксаула, — казалось каким-то особенным, родным и несказанно близким.
«Вот что такое солнце! — подумал Довлет. — Всё прекрасное на земле — от него».
На душе у парня стало гак светло и радостно, что ому захотелось обнять весь мир. И он позавидовал беркуту. Как хорошо, наверное, смотреть из поднебесья на эту по-весеннему щедро и ярко убранную землю. Эх, почему природа не наделила крыльями и человека!..
Направляясь к работавшему у чабанского коша движку, Довлет услышал вдруг нежный перезвон колокольчиков: «дзинь-дзинь, дзинь-дзинь». Вначале он подумал, что это у него в ушах от пьянящей красоты степного простора, но звуки слышались всё явственнее и чётче. Довлет обернулся, и… онемел. Он понял, что крылатое выражение «не поверил собственным глазам» не вымысел, не преувеличение, а святая истина.
Он увидел вышедшую из-за бархана молоденькую, хрупкую, как стебелёк тюльпана, девушку и не поверил собственным глазам. В этой глуши, в центре Каракумов она показалось ему привидением, так как живой, реальной девушке взяться здесь было решительно неоткуда.
Незнакомка вела в поводу двугорбого верблюда. Девушка шла горделивой походкой с высоко поднятой головой, и, кажется, не заметила остолбеневшего Довлета. «Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь» нежно позванивали на ней изящные украшения.
Рядом с верблюдом неуклюже ступал своими непомерно длинными и худенькими ножками верблюжонок. Был он, несмотря на неуклюжесть и несуразность, нежным и приятным, таким, что его хотелось потрогать. На шее у верблюжонка болтался медный колокольчик, звон которого рассыпался мелкими горошинками по степи.
Девушка, одетая в простенькое красного штапеля платье, чёрные туфли и унизанную серебряными монетами тюбетейку, выглядела удивительно нарядной и какой-то праздничной. А может быть, Довлету это показалось.
Ему шёл восемнадцатый год, но любви, о которой он много слышал и читал в книжках, он ещё не испытывал. Нельзя сказать, что он был равнодушен к девушкам, — нет, некоторые из них нравились ему, и даже очень, но так страдать и маяться, как страдали и маялись почти все его одноклассники, Довлету не приходилось.
Правда, однажды приключилась история… Под Новый год, на бале-маскараде в водовороте невероятных масок и костюмов, когда весь зал включился играть в «почту», к Довлету подошёл его одноклассник Аллаяр.
— Карандаша не найдётся у тебя? И помоги написать письмецо Дурсун.
— Какой Дурсун?
— Сегодня познакомлю…
— О какой Дурсун ты толкуешь, Аллаяр?
— Во-он о той… Об индианке, что с паранджой на лице.
— А как ты узнал, что это именно она, Дурсун? Лицо-то закрыто?
— Эх, верблюжонок ты, несмышлёныш. Мы ещё вчера договорились. Она сама сказала мне, в каком костюме будет.
Письмо, которое сочинили Довлет и Аллаяр, начиналось с новогодних поздравлений, а заканчивалось предложением встретиться, сейчас же, для «неотложного и очень важного разговора» где-нибудь наедине, в одном из пустых классов, например.
Через минуту друзья получили ответ: «Бессовестный… Как ты смеешь об этом думать?». «Сама ведь просила, говорила, что любишь… — написали на это Довлет и Аллаяр. — Чего же теперь фокусничаешь? Я люблю тебя, Дурсун». «Хорошо. Я согласна. Приходи в 9 «б», — ответила индианка.
— Идём, — сказал засиявший Аллаяр. — Понял, как надо с ними разговаривать? Пошли.
— Да-а… Зачем же я пойду?
— Как зачем? Увидишь Дурсун. Ты же хотел познакомиться с нею.
— Нет, не пойду. Я только помешаю вам.
— А кто тебе сказал, чтобы ты торчал там колом. Взглянешь на Дурсун, познакомишься и катись себе.
— Что ж, пойдём, — согласился Довлет и покорно последовал за Аллаяром.