— Я рассказываю, что слышал.
— Разве наша пустыня дикая?
Пожав плечами, — мол не он это сказал, Новруз добавил:
— Сын собирается увезти вас в город.
Юсуп-ага улыбнулся.
— Не поеду. Что мне делать в городе?
— Ну, не скажите, яшули. В городе очень интересно. Неплохо бы пожить там…
— А мне и тут хорошо. Не знаю ничего интереснее этих просторов. Куда ни глянь — края не видать. — В голосе старика появились мечтательные нотки, взор затуманился. — Барханные узоры — что твой ковёр в богатой юрте. Овцы бредут за травкой, ты — за овцами. Залегла отара, ты тоже ложишься рядышком, на чистый песок. Считаешь звёзды в ясном небе да думаешь свою думку. Глядишь — задремал незаметно… В этих краях, пожалуй, не сыщешь места, где бы мы с тобой не ночевали у костра, а? Теперь колхоз построил вам кирпичный дом. В нём, конечно, тепло, светло, ветер не дует… Да… не дует ветер, не убаюкивает… Звёзд тоже не увидите, засыпая и просыпаясь… А я — я буду, как курица, ворошить землю на своём меллеке…
Неведомая доселе тоска сдавила сердце Юсупа-ага, стиснула ему горло, он вынужден был умолкнуть. Новруз украдкой бросил на него встревоженный взгляд.
— Куда вы дальше, яшули?
— Поеду к Салиху. А тебе пора поднимать отару и гнать на выпас. Я тронусь в путь, когда солнце сядет.
Оставшись один, Юсуп-ага постелил кошму на веранде чабанского домика, бросил подушку, заварил себе ещё чайничек чаю. Ему хотелось перебирать в памяти события прошлого, но воспоминания, показавшись, словно небо в разрыве осенних туч, исчезли, уступая место безрадостным мыслям о будущем. Юсуп-ага о завтрашнем своём дне думать не хотел, поэтому отправился в путь раньше, чем намеревался.
Повинуясь твёрдой руке хозяина, лошадь свернула с тропы и затрусила по бездорожью на север. Юсуп-ага ориентировался по приметам, известным ему одному. Движение успокоило его, сняло досаду, а тут ещё евшаном пахнуло в лицо, — трава эта осенью особенно пахнет. С наслаждением вдыхал он сухой, горьковатый воздух пустыни.
Рыжая дрофа испуганно рванулась прочь почти из-под копыт лошади. Взлетела тяжело и снова села поодаль. В былые годы Юсуп-ага охотился на дроф весной и осенью, немало пострелял их. Теперь он испытал чувство острого сожаления: зачем губил этих птиц? Если в песках, кроме овец и чабанов, никого не останется, людям будет очень скучно.
Солнце село. Зоркие глаза Юсуп-ага отыскали довольно далеко на севере мигающий огонёк. Ещё один чабанский кош, туда он и путь держит…
Примерно через час он достиг цели. Пахло дымом костра, слышалось блеяние овец, глухое рычание собак. Миг, и собака возникла перед ним. На её неистовый лай примчалась другая. Они недвусмысленно дали понять, что дальше двигаться не стоит. От костра поспешно поднялся парень и отогнал собак.
— Салам алейкум, Юсуп-ага, — сказал он, узнав приехавшего.
— Жив-здоров, пальван? Это ведь кош Салиха?
— Ну да, его. — Подпасок помог старику спешиться. — Давайте ваш хурджин, яшули, отнесу в дом.
А старика уже приветствовал радушно чабан Салих.
В полночь проголодавшиеся овцы встали с мест, заблеяли, затоптались. По ночам Салих всегда сам гонял отару на выпас, но теперь ему неудобно было покидать гостя, поэтому он хотел разбудить сына.
— Не надо рушить крепкий молодой сон, — сказал Юсуп-ага. — Сам иди с отарой. Я тоже сейчас уеду.
— Куда это ты поедешь в ночь?
— На Кровавый колодец.
— Зачем? Сейчас там никто отар не пасёт.
— А мне отары не нужны. Я прощаюсь с песками. Песок тех мест пропитан и моей кровью. Поистине кровавый колодец. Я непременно должен побывать там.
Гость умолк, задумался. Хозяин не смел нарушить молчания.
— Ты ведь тоже был свидетелем тех событий, — снова заговорил Юсуп-ага. — Правда, мальчонкой ещё. Помнишь хоть что-нибудь?..
— Помню. Та ночь навсегда в память врезалась. Хочешь, я поеду с тобой, яшули?
— Поедем, — поколебавшись (жаль всё же будить парнишку!), согласился Юсуп-ага.
Пока он взнуздывал лошадь, Салих разбудил сына. Тот долго не мог сообразить, зачем его подняли с постели, потом взял палку и пошёл к отаре.
В пути Юсуп-ага с Салихом расстались. Дело в том, что старый чабан терпеть не мог мотоциклов. Вредная машина, считал он, опасная. Где-нибудь в дебрях пустыни продырявится резиновое колесо или бензин кончится, что тогда делать путнику? К тому же шума от неё много и вони.
— Поезжай к колодцу один и подожди меня там, — морщась, сказал он Салиху. — Всё равно то и дело вперёд выскакиваешь. Где уж моей кобыле с твоим гремучим скакуном тягаться.
Салих укатил, смолк треск мотоцикла, без следа развеялась гарь. Снова Юсуп-ага был один среди великих просторов. На земле бесконечные ряды барханов, в небе — золотые цепи звёзд. По звёздам найдёт он дорогу на Кровавый колодец, где в одну из таких вот ночей была безвинно пролита его кровь.
Юсуп-ага стал по пальцам считать: сколько лет не был он на Кровавом колодце? Выходило — десять. Не случись этой пенсии, он, может, ещё десять лет не попал бы туда. А теперь — надо, надо.
За шестьдесят лет пустыня стала ему дорога и нужна, как может быть нужен близкий, родной человек — мать, отец, старший брат…
Зимняя стужа, словно мудрый лекарь, вымораживает из человека гниль и сырость, бодрит его мышцы, проясняет ум. А до чего же сладко дремлется зимой у жаркого сазакового костра! Весна в пустыне — время немыслимой красоты. Травы так обильны, высоки. А цветы!.. Все семь красок мироздания ярко сверкают под лучами обновлённого солнца. И, словно гости на той, со всех концов земли слетаются птицы. Осенью тоже. Прямо тесно от птиц…
Но он-то должен всё это покинуть!.. Опять жестокой рукой сжала сердце тоска. Прочь, прочь!.. Юсуп-ага даже головой тряхнул и впервые заторопил лошадь.
У Кровавого колодца его поджидал Салих. Когда старик спешился, тот сказал, глядя на часы:
— Ты добрался сюда за два часа, яшули.
Юсуп-ага уловил скрытый смысл этих слов, но пренебрёг им, так как не считал скорость преимуществом.
— Огня не разводи, — попросил он. — Мне хочется, чтобы вокруг было так же темно, как в ту ночь.
Сняв с гвоздика у двери ключ, Салих отпер дверь чабанского домика и вскипятил чай на газовой плите,
— Где стелить кошму?
— А где мы были в ту ночь?
Салих постоял, подумал, поглядел вокруг и раскатал цветастый войлок шагах в пятидесяти от колодца, близ руин какого-то древнего строения. Юсуп-ага удовлетворённо кивнул: место найдено правильно.
Сели пить чай. Салих всё поглядывал на циферблат и наконец сказал:
— Сейчас два часа тридцать минут. Через полчаса — время, когда появились они.
— Откуда ты знаешь так точно? — изумился Юсуп-ага. — У тебя же не было тогда часов.
— Я установил это- позже. Петухи кричат трижды за ночь — в двенадцать, в три и в шесть. Бай прискакал, когда петухи пропели второй раз.
Смежив веки, полулежал на кошме Юсуп-ага и вспоминал события сорокалетней давности. Вот такая же ночь была в сентябре 1930 года… Он и двенадцатилетний подпасок Салих спали на кошме у догорающего костра. Вдруг залаяла собака, донёсся конский топот. Кого это несёт?
«Бай-ага едет проверять своих баранов», — высказал догадку Салих.
Трусливая дрожь пробрала чабана: никогда не приезжал хозяин с проверкой среди ночи. И теперь не для проверки явился.
Бай приехал в сопровождении вооружённой свиты. Юсуп принял у него коня, отвёл к коновязи. В нарушение всех приличий бай не произнёс приветствия и традиционных вопросов о житьё-бытьё. Юсупу тоже не дал выполнить ритуал, спросил в лоб:
«Ты подал заявление в колхоз?»
«Да».
«Глупая выходка. Зачем тебе колхоз? Что ты будешь там делать? К тому же народ поднял, восстание против новых порядков. Пока не кончится вся эта суматоха, овец следует пасти в уединённом месте. Гони отару на запад».
«Я не погоню твою отару на запад. И вообще не буду её пасти. Вчера ещё сказал об этом твоему младшему брату. Жду только, чтобы кто-нибудь принял у меня овец»,