Повинуясь байскому взгляду, рослый джигит со свирепым лицом подошёл к Юсупу. Тот не успел и сообразить что к чему, как руки его были скручены за спиной.
«Ну-ка подумай, — ощерясь, сказал свирепый джигит, — ты и впрямь не хочешь пасти овец бай-ага?»
Юсуп промолчал. По правде говоря, он растерялся. Как же так? Отныне у баев не должно быть тысячных отар. У многих же овец отобрали. А этот не подчиняется комиссии. Но ведь люди комиссии сказали, что вернутся с отрядом и не дадут в обиду бедняков, подавших заявление в колхоз! А у него скручены за спиной руки…
«Оглох?! — Свирепый джигит стеганул плёткой воздух перед носом Юсупа. — Будешь ты пасти овец бая-ага или нет? Отвечай!»
«У баев не должно быть овец».
«У баев были, есть и будут овцы»!
«Я не стану их пасти. Я вступаю в колхоз».
Бай мигнул, свирепый джигит поспешил к нему, наклонился почтительно, выслушивая приказание. До ушей Юсупа донеслось:
«…в назидание другим отправьте его душу в преисподню».
«Чью это душу хочет он отправить в преисподнюю?»— как-то вяло подумал Юсуп, и тут ему велели повернуться и идти. Не успел он сделать трёх шагов, как сзади прозвучал щелчок выстрела, Юсуп ощутил острое жжение в спине и повернулся, чтобы увидеть, что происходит, но в этот миг один край пустыни приподнялся, другой опустился и пустыня перевернулась, накрыв собой чабана…
…Тьма немного сдвинулась в сторону. До сознания Юсупа донёсся голос:
«Скоро придёт в себя. Теперь ему сам чёрт не страшен».
Юсуп с трудом размежил веки и увидел рыжеусого человека. Тот был в военной одежде и наклонился, выжидательно глядя чабану в лицо. Заметив, что Юсуп открыл глаза, сказал: «Товарищ!»
— Товарищ!
…Юсуп-ага проснулся, потому что кто-то тронул его за плечо. Салих.
— Отчего ты кричал, яшули?
— Разве я кричал?
— Диким голосом. «Товарищ!» Звал, что ли, кого?
— Мне снился сон. Увидел во всех подробностях события той ночи.
— А-а. Значит, ты звал командира отряда?
— Да. Показалось — он хочет уйти от меня.
— Бая тоже видел?
— Видел.
— А мне ничего не снилось, — сказал Салих, глядя на светлеющее небо.
— Твой мотоцикл не поломался?
— Нет.
— А бензин есть?
— Много ещё.
— Тогда поезжай к отаре индивидуальщиков, привези одну мою овечку,
— Зачем же в такую даль тащиться, яшули? Мяса мы с тобой и поблизости раздобудем.
— Хочу провести здесь день и ещё одну ночь. Может, снова приснится тот сон. Хочу увидеть, как командир меня не покинул, остался со мной мой товарищ.
II
В кабинете председателя колхоза сидел Бяшим, младший сын Юсуп-ага. Он старался не выказать раздражения и досады, но лицо у него было такое кислое, что угадать его настроение не составляло труда.
— Вам наверное скучно? — спросил Нуретдин. — Хотите посмотреть наш гранатовый сад? Видели вы когда-нибудь гранатовый сад?
— Нет, не видел.
— О, тогда посмотреть стоит. Это просто чудо. Особенно сейчас. Урожай хорош. Плоды крупные, величиной в кулак, даже в два кулака. Непонятно, как выдерживают их тоненькие веточки.
— Ну, гранаты-то я видел. Я ведь горожанин, а садоводы лучшие свои плоды вывозят на городские рынки. Так что вам не стоит беспокоиться.
— Да, горожанина в вас угадаешь сразу, — согласился Нуретдин. — Только горожане могут себе позволить в будний день носить белые сорочки. — У Бяшима вздёрнулись брови. — В городе они сохраняют белизну, а у нас тут пыль, — не без лукавства пояснил председатель. — Да… А какова ваша профессия, уважаемый Бяшим?
— Я стекловар. Работаю на стекольном комбинате.
— Хорошая профессия, нужная.
— Да. Стекло, бетон и асфальт делают современные города. Однако когда же появится отец?
— Вчера я ещё раз велел передать на Центральный пункт, что Юсупа-ага здесь ждут. Просил разыскать его и отправить в село. Он прощается с людьми.
— Сколько можно прощаться? Уже неделю целую…
— Если вы очень торопитесь, уважаемый Бяшим, возвращайтесь в Ашхабад. Отец сам к вам приедет. Мы дадим ему провожатого…
— Простите, но я сильно опасаюсь, что говорите вы одно, а сделаете другое. Сначала вы не хотели отпускать отца на пенсию. Теперь прельщаете его домиком и приусадебным участком, чтобы он остался в селе. Знаю, чем это кончится: не пройдёт и месяца, как отец снова окажется в песках. И снова будет бедный дряхлый старик, кряхтя и кашляя, бродить за овцами в зной и в стужу. Нет уж, довольно. В колхозе он отработал своё сполна. Пусть теперь отдохнёт, поживёт со мной в городе, пользуясь всеми благами цивилизации.
Эту сердитую тираду председатель Нуретдин оставил без ответа. Сказал только:
— Думаю, что завтра Юсуп-ага появится.
— Я тоже думаю, что рано или поздно он появится. Но пока — зря теряю дни. Неделя бессмысленного ожидания. А я привык расписывать время по часам и даже по минутам, чтобы ни одна не пропала даром.
— О, вы понимаете толк в жизни.
— Надеюсь. Но сейчас все мои планы нарушены… Знаете, товарищ председатель, я, пожалуй, пойду. Думаю, что развлекать меня беседой не входит в ваши планы. Прошу ещё раз передать в пески: пусть отец скорее приезжает.
Подойдя к дому брата, Бяшим совершенно неожиданно для себя увидел отца в окружении весело гомонивших внуков и правнуков. Настроение у него мигом улучшилось. После приветствий и взаимных расспросов он сказал:
— Отец, поедем в город.
Предупреждённый Новрузом, старик схитрил:
— На сколько дней?
— Насовсем. Ты останешься жить со мной. Одна из комнат моей квартиры — твоя.
— Но почему, Бяшим-джан, я непременно должен жить в твоём доме? А если я буду жить в своём? Пли здесь, у Берды?
— Не чуди. Была бы жива наша мать, я не стал бы возражать против того, что ты оставался в своём доме. Но один?.. А у Берды и без тебя тесно. Покоя уж точно не будет. И какие здесь удобства? Разве можно сравнить с городским благоустроенным жилищем? Нет, отец, я считаю, что ты, в твоём возрасте, заслужил и настоящий покой, и настоящий отдых. И поэтому настаиваю: поедем со мной в город.
Юсуп-ага с сомнением покачал головой.
— Помнишь Сапар-джана, сына Анна Дейтыка? — спросил Бяшим.
— Который пальван, что ли?
— Он самый. Так вот, этот богатырь тоже в городе живёт, потому что там и спортзалы, и тренеры гораздо лучше, чем в селе. Самые умные люди, самые лучшие вещи в городе. Только в городе можно стать настоящим специалистом, настоящим учёным, по-настоящему знаменитым человеком…
Видно было, что Юсуп-ага не может разделить восторгов сына. В унылом раздумье он продолжал качать головой, упорно избегая Бяшимова требовательного взгляда.
А тот выложил свой главный аргумент:
— Мне казалось, ты почитаешь обычаи. А что гласит наш обычай? Отец не может жить со старшим сыном, когда есть младший!
— Верно, верно… — Юсуп-ага вздохнул. — Недаром говорят — старый верблюд должен покорно плестись за своим верблюжонком…
Внезапная жалость кольнула сердце Бяшима. Он очень хотел, чтобы отец остаток дней своих провёл в прекрасном городе Ашхабаде, но вовсе не желал, чтобы тот ехал по принуждению. И поэтому снова принялся вдохновенно расписывать всяческие городские блага и чудеса: гладкий асфальт городских улиц; бесчисленные фонари и неоновые лампы, от которых ночью светло как днём; базар, где чего только не продают; горячую воду, обогревающую дома без копоти и дыма; большие зрительные залы, в которых с утра до ночи показывают замечательные фильмы; певцов и музыкантов, прибывающих со всех концов света; врачей, которые мёртвого способны воскресить. И добился: в глазах отца вспыхнул огонёк любопытства. Старику захотелось поехать в город.
III
До райцентра добрались на грузовике, а там пересели в рейсовый междугородный автобус. Эти огромные, как дом, машины — автобусы — Юсуп-ага видел и раньше, а вот асфальт, покрывающий дорогу, — в первый раз. Накануне сын рассказывал о дорогах, гладких, как зеркало, и совершенно без пыли — одном из городских чудес. Да, видно, город это… Но, решительно, асфальт заслуживает восхищения! На очередной остановке Юсуп-ага вышел из автобуса и взад-вперёд походил по дороге. Потом вынул нож и отковырнул кусочек асфальта. Долго нюхал, но так и не определил, что это за штука такая, положил в карман. Можно было бы расспросить сына, но в автобусе, впереди, сидел такой же старик, как сам Юсуп, только одетый по-городскому. Не хотелось перед ровесником показать себя полным невеждой.