От велосипеда ничего не осталось. Одно колесо отвалилось, и, оглянувшись через плечо, Джек увидел, что оно лежит посреди дороги, ощетинившись полудюжиной похожих на рояльные струны спиц. Запинаясь, Эл выговорил:
— По-моему, на него мы и наехали, Джекки.
— Где же тогда ребенок?
— Ты видел ребенка?
Джек нахмурился. Все произошло безумно быстро. Они выскочили из-за угла. В свете фар «ягуара» смутно увидели велосипед. Эл что-то проорал. Они налетели на него и долго скользили юзом.
Они перенесли велосипед на обочину. Эл вернулся к «ягуару» и включил все четыре фары. Следующие два часа они обыскивали дорогу, пользуясь мощным четырехкамерным фонариком. Ничего. Несмотря на поздний час, мимо севшего на мель «ягуара» и двух мужчин с раскачивающимся фонарем проехало несколько машин. Ни одна не остановилась. Позже Джеку приходило в голову, что, по странной прихоти, Провидение, стремясь дать им обоим последний шанс, не подпустило туда полицию и удержало всех проезжающих от того, чтобы их окликнуть.
В четверть третьего они вернулись к «ягуару», трезвые, но ослабевшие до тошноты.
— Что же этот велик делал посреди дороги, если на нем кто-то ехал? — требовательно спросил Эл. — Он же не на обочине лежал, а прямехонько посреди этой чертовой дороги.
Джек сумел только помотать головой.
— Ваш абонент не отвечает, — раздался голос оператора. — Хотите, чтобы я продолжала вызывать?
— Еще парочку звонков, мисс. Можно?
— Да, сэр, — отозвался исполненный сознания своего долга голос.
Давай, Эл!
Эл пешком перебрался на другую сторону моста к ближайшей телефонной будке, позвонил приятелю-холостяку и сказал, что, если тот вытащит из гаража зимние шины для «ягуара» и привезет их на 31-е шоссе к мосту за Барром, то получит пятьдесят долларов. Приятель объявился через двадцать минут, одетый в джинсы и пижамную куртку.
— Прикончили кого-нибудь? — спросил он, оглядев место происшествия.
Эл уже поднимал домкратом заднюю часть машины, а Джек отвинчивал гайки.
— К счастью, нет, — ответил Эл.
— Ладно, по-моему, мне все равно лучше двигать обратно. Заплатишь завтра.
— Отлично, — произнес Эл, не поднимая глаз.
Вдвоем они без происшествий сменили шины и вместе поехали домой к Элу Шокли. Эл поставил «ягуар» в гараж и вырубил мотор.
В темноте и тишине он сказал:
— Я завязываю, Джекки. Хватит, приехали. Сегодня я убил своего последнего «марсианина».
И теперь, потея в телефонной кабине, Джек вдруг подумал, что никогда не сомневался — Эл способен довести дело до конца.
Домой он тогда поехал на своем «фольксвагене», включил радио, и, словно чтобы охранить предрассветный дом, какая-то группа снова и снова принялась повторять нараспев: Будь что будет, так и сделай… тебе же охота… будь что будет, так и сделай. Тебе же охота…
Не важно, громко ли прозвучали пронзительный визг шин и удар. Стоило зажмуриться — и Джек видел то единственное смятое колесо. Поломанные спицы торчали в небо.
Когда он вошел в дом, Венди спала на диване. Он заглянул в комнату к Дэнни, тот лежал на спине в своей кроватке, погруженный в глубокий сон, рука все еще покоилась в гипсе. В просачивающемся с улицы мягком свете фонарей Джеку были видны темные строчки на известковой белизне — там, где на гипсе расписались врачи и сестры педиатрии.
Это несчастный случай. Он упал с лестницы.
(ах ты грязный лжец)
Это несчастный случай. Я вышел из себя.
(ты, грязный пьяница, кому ты нужен, видно, когда-то Господь высморкал из носа соплю — так это был ты)
Послушайте, эй, ну ладно, пожалуйста, просто несчастный случай…
Но перед глазами встал прыгающий в руках фонарь — и последняя мольба улетела прочь. Они тогда рыскали в высохших к концу ноября сорняках, искали распростертое тело, которое, по всем канонам, должно было там оказаться, и ждали полицию. Не важно, что за рулем был Эл. Бывали и другие вечера, когда машину вел Джек.
Он натянул на Дэнни одеяло, прошел в спальню и с верхней полки шкафа достал «спэниш льяму» тридцать восьмого калибра. Пистолет хранился в коробке из-под ботинок. Он битый час просидел на кровати, не выпуская револьвера из рук, зачарованный смертоносным блеском.
Уже светало, когда Джек сунул его обратно в коробку, а коробку — обратно в шкаф.