Внизу, в холле, Венди отошла с ним в сторонку. Те двое уже вышли и сидели в машине, пьяными голосами распевая нью-хэмпширский боевой гимн. Джек, стоя на одном колене, угрюмо возился со шнурками мокасин.
— Джек, — сказала она. — Не надо. Ты даже шнурки завязать не можешь, что уж говорить про машину.
Он поднялся и спокойно положил ей руки на плечи:
— Сегодня вечером я луну с неба могу достать, если захочу!
— Нет, — сказала она. — Нет, ни за какие рассказы в «Эсквайре» на свете!
— Вернусь не поздно.
Но вернулся он только в четыре утра; спотыкаясь и бормоча, поднялся по лестнице и, ввалившись в комнату, разбудил Дэнни. Попытавшись успокоить малыша, он уронил его на пол. Венди вылетела как сумасшедшая, первым делом подумав о том, что скажет ее мамочка, если увидит синяк, а уж потом про все остальное, — Господи, помоги, Господи, помоги нам обоим, — и, подхватив Дэнни, уселась с ним в качалку, убаюкала. Почти все пять часов, пока Джека не было, она думала в основном о своей матери и ее пророчестве, что из Джека никогда ничего не выйдет. Наполеоновские планы, сказала мать. А то как же. В благотворительных комитетах полно кретинов с наполеоновскими планами. Доказывал ли рассказ в «Эсквайре» правоту матери, или напротив? Уиннифред, ты неправильно держишь ребенка. Дай его мне. А мужа она держит правильно? Иначе зачем ему уходить со своей радостью из дома? В Венди поднялся беспомощный ужас, и ей даже не пришло в голову, что Джек ушел по причинам, не имеющим к ней никакого отношения.
— Поздравляю, — сказала она, укачивая Дэнни. Тот уже почти уснул. — Может быть, ты устроил ему сотрясение мозга.
— Просто шишку. — В угрюмом тоне сквозило желание казаться раскаявшимся: маленький мальчик. На мгновение Венди почувствовала ненависть.
— Может быть, — непроницаемо сказала она. — А может быть, и нет. — Она столько раз слышала, как точно таким тоном мать разговаривала с ее сбежавшим отцом, что ей стало не по себе, и она испугалась.
— Яблочко от яблони, — пробормотал Джек.
— Иди спать! — крикнула она, страх вырвался наружу, превратившись в гнев. — Иди спать, ты пьян!
— Не указывай мне, что делать.
— Джек… пожалуйста, нам не стоит… это… — Слов не было.
— Не указывай, что мне делать, — зловеще повторил он и ушел в спальню. Венди осталась в качалке одна, Дэнни снова спал. Через пять минут в гостиную донесся храп Джека. Это была первая ночь, которую она провела на диване.
Теперь она, засыпая, беспокойно ворочалась в постели. Освобожденные вторгшимся в них сном от какого бы то ни было стройного течения, мысли поплыли, минуя первый год их жизни в Стовингтоне и все хуже идущие дела, дела, пришедшие в полный упадок, когда муж сломал Дэнни руку, к тому утру, когда они завтракали в уединении.
Дэнни во дворе играл с грузовиками на куче песка, рука все еще была в гипсе. Джек сидел за столом бледный, посеревший, в пальцах дрожала сигарета. Венди решилась попросить развода. Вопрос она уже рассмотрела под сотней различных углов — честно говоря, рассуждать на эту тему она начала за полгода до сломанной руки. Она внушила себе, что, если бы не Дэнни, приняла бы решение давным-давно — впрочем, это могло и не быть правдой. Долгими ночами, когда Джека не было дома, она грезила, и всегда ей виделось лицо матери, а еще собственная свадьба.
(Кто вручает эту женщину? Отец стоял в своем лучшем костюме — не бог весть каком, конечно, он работал коммивояжером, развозящим партии консервированных товаров, и уже тогда начинал разоряться, — усталое лицо казалось таким старым, таким бледным: Я вручаю).
Даже после несчастного случая — если это можно было назвать несчастным случаем — Венди была не в состоянии посмотреть правде в глаза, признать, что замужество оказалось с изъяном. Она ждала, молча надеясь, что случится чудо и Джек осознает происходящее не только с ним, но и с ней. Но он и не думал притормаживать. Рюмочка перед уходом в академию, два или три стакана пива за ленчем в «Стовингтон-хаус». Три или четыре бокала мартини за обедом. Пять или шесть, когда Джек проверял работы и выставлял оценки. В выходные дни бывало хуже. В те вечера, что он проводил вне дома с Элом Шокли, — еще хуже. Она и представить себе не могла, что физически здоровому человеку жизнь может причинять такую боль. Боль она ощущала постоянно. Насколько в этом была виновата она сама? Этот вопрос преследовал Венди. Она чувствовала себя своей матерью. Отцом. Иногда, когда Венди чувствовала себя самою собой, она недоумевала, что с ними станет. Она не сомневалась, что мать возьмет ее к себе, а через год, в течение которого Венди будет наблюдать, как Дэнни заново перепеленывают, готовят ему новую еду или заново кормят, в течение которого будет приходить домой и обнаруживать, что у него другая одежка или стрижка, а книжки, которые мать сочла неподходящими, отправились на забитый хламом чердак… через полгода такой жизни у нее произойдет полный нервный срыв. А мать успокаивающе похлопает ее по руке и скажет: Хоть ты и не виновата, винить больше некого. Когда ты встала между отцом и мной, ты показала свою натуру. Ты всегда была упрямой.