К счастью, пришедший Фестиваль Мертвых дал мне возможность попрощаться с ее духом. Я зажег свечи за всех, кто умер раньше меня, и попросил у них прощения и покровительства. Прошел год с тех пор, как я стоял на берегу реки в Ямагате вместе с Шигеру, и мы пускали по течению кораблики со свечами, год, как я впервые произнес имя Каэдэ, увидел, как вспыхнуло ее лицо, понял, что она меня любит.
Похоть доставляла мне муки. Я мог бы возлечь с Макото и снять напряжение, а кроме того, утешить его. Несмотря на постоянный соблазн, я сдерживался. Днем, рисуя часами, я вспоминал прошедший год и все содеянное за это время, боль и страдания, навлеченные на тех, кто оказался рядом. Кроме решения уйти в Племя, все мои ошибки, как стало ясно теперь, проистекали из неуправляемого вожделения. Если б я не сблизился с Макото, он не выдал бы тайну Каэдэ ее отцу. Не перейди я ту же черту с Каэдэ, она бы не находилась при смерти от выкидыша. Не имел бы я телесной связи с Юки, она была бы жива, и наш сын не стал бы меня убивать. Я думал о Шигеру, который не женился и озадачил всех своим воздержанием: он поклялся госпоже Маруяме любить только ее и никого более. Нет другого человека, кто дал бы подобную клятву, и чем дольше я размышлял об этом, тем больше мне хотелось подражать ему во всем. Опустившись на колени перед богиней Каннон с лошадиной головой, я поклялся ей, что отныне вся моя любовь, плотская и сердечная, будет принадлежать только Каэдэ, моей жене.
Разлука показала, насколько она нужна мне: Каэдэ – оплот, дающий мне силу и равновесие. Любовь к ней – противоядие ярости и горю, и, как любое спасение, я храню ее глубоко в сердце.
Макото страдал не менее меня и проводил время в молчаливой медитации. Мы практически не разговаривали днем, но после ужина начиналась долгая беседа. Он, конечно же, слышал, что сказал Хаймэ, и пытался расспросить о Юки, о сыне, но поначалу я не мог о них говорить. На четвертую ночь фестиваля мы вернулись с побережья и выпили вина. Преодолев временную холодность, я почувствовал к нему небывалое доверие и решил поведать пророчество.
Макото внимательно слушал описание древней слепой женщины, ее святой внешности, пещеры, молитвенного колеса, знака Потаенных.
– Я знаю о ней, – сказал он. – Многие, кто стремится к святости, идут искать ее, но редкий человек находит путь.
– Меня привел туда Е-Ан.
Мой друг молчал. Была теплая безветренная ночь, и ширмы стояли открытыми. Полная луна роняла свет на храм и рощу. Волны накатывали на галечный пляж. Потолок пересек геккон, маленькие лапки присосались к балке. Свистели комары, вокруг ламп кружили мотыльки. Я задул пламя, чтобы они не обожгли крылышки. Света луны хватало, чтобы осветить комнату.
– Тогда я должен поверить, – наконец произнес Макото, – что ему благоволит Просветленный, как и тебе.
– Святая женщина сказала мне: «Все едино». Тогда я не понял, что это значит, но позже, в Тераяме, вспомнил, что говорил Шигеру перед смертью, и мне все стало предельно ясным.
– Ты можешь выразить это словами?
– Нет, но оно истинно и руководит моей жизнью. Между людьми нет различий: касты и связанные с ними предрассудки – иллюзия, отделяющая нас от истины. Так относятся ко всем Небеса, так должен поступать и я.
– Я с тобой потому, что люблю тебя и верю в справедливость твоего дела, – улыбнулся он. – Не думал, что ты станешь еще и моим духовным наставником!
– Мне ничего неизвестно о духовности, – признал я, решив, что Макото смеется надо мной. – Верования детства пришлось оставить, и их не заменить никакими иными. На мой взгляд, все религиозные учения состоят наполовину из истины и наполовину из полного безумия. Люди так высоко их почитают, будто они принесут спасение. В любом веровании есть место для правды, и она везде едина.
Мой друг рассмеялся:
– Несмотря на всю свою невежественность, ты лучше понимаешь суть, чем я после долгих лет обучения и споров. Что еще сказала тебе святая?
Я повторил ему слова пророчества: «В тебе перемешаны три крови. Ты рожден среди Потаенных, но жизнь твоя вышла на поверхность и более тебе не принадлежит. Земля выполнит повеление Небес. Пять битв принесут тебе мир, четыре победы и одно поражение».
Тут я остановился, не зная, продолжать ли дальше.
– Пять битв? – переспросил Макото. – Сколько уже было?
– Две, если считать Йон-Эмона и его разбойников.
– Так вот почему ты тогда спросил, можно ли назвать ту схватку битвой! Ты во все это веришь?
– Обычно да. Не стоит?
– Я бы поверил любым словам святой, если бы мне выпало встать перед ней на колени, – тихо произнес Макото. – Что-нибудь еще?
– «Многие падут в боях, – процитировал я, – но ты останешься невредим, если только смерть не придет от руки собственного сына».
– Сочувствую. Какое ужасное бремя, тем более для человека, который так хочет детей. У тебя будет много сыновей.
Меня тронуло, что он так хорошо знает мои желания.
– Когда я думал, что Каэдэ потеряна для меня навсегда, я спал с девушкой из Племени, которая помогла мне вынести Шигеру из Инуямы. Ее звали Юки. Это она принесла его голову в храм.
– Я помню ее, – тихо сказал Макото. – Право, мне никогда не забыть, как она приехала с той ужасной вестью.
– Она была дочерью Муто Кенжи, – пояснил я. – Даже не верится, что Племя так над ней надругалось. Они хотели заполучить моего ребенка, и как только он родился, ее убили. Я горько об этом сожалею: не стоило поддаваться страсти, ронять свое семя и тем самым лишать ее жизни. Если я паду от руки собственного сына, то получу по заслугам.
– Молодым свойственно ошибаться, – успокоил меня Макото. – Судьбой предписано страдать от последствий. – Он крепко сжал мне руку. – Правильно сделал, что рассказал мне обо всем. Это лишь подтверждает мои представления о тебе: ты избранник Небес и находишься под их защитой, пока не достигнешь своей цели.
– Жаль, что они не защищают меня от горести.
– Тогда бы ты точно достиг просветления, – сухо ответил он.
Полная луна вызвала перемену погоды. Жара спала, воздух стал свежее. В утренней прохладе ощущалось приближение осени. Как только закончился фестиваль, поднялось настроение. Вспомнились слова настоятеля о том, что у меня много добровольных последователей. Надо забыть о горе и продолжать начатое дело, чтобы смерть моих соратников не была напрасной. Как-то в небольшой деревеньке Хинодэ, с дальнего краю Трех Стран, Шигеру сказал мне: «Только дети плачут. Взрослые сдерживают себя».
Мы планировали отправиться в путь на следующий день, но после обеда произошло небольшое землетрясение: лишь зазвенели колокольчики и залаяли собаки. Вечером толчки повторились уже сильней. В одном из домов упала на пол лампа, мы жили неподалеку и целую ночь помогали людям остановить распространение огня. В итоге задержались еще на пару дней.
Когда наконец-то тронулись, я с ума сходил от желания увидеть Каэдэ. В Маруяму добирались ускоренным темпом: вставали рано утром и загоняли лошадей до поздней ночи под убывающей луной. Скакали молча, остро ощущая отсутствие Йоро, не в силах испытывать прежний задор. Покоя не давало дурное предчувствие.
Шел час Собаки, когда мы въехали в город. В домах уже погасили свет. Заперли ворота замка. Охранники радушно нас поприветствовали, но не развеяли тревоги. Должно быть, я просто устал и вымотался после долгой дороги. Хотелось попасть в горячую баню, хорошенько подкрепиться и возлечь с женой. У входа в дом меня встретила ее служанка Майами. Едва увидев ее лицо, я понял, что-то случилось.
Велел сообщить Каэдэ о моем возвращении, но женщина пала на колени.