Днем Уэнди хозяйничала на залитой солнцем кухне их с Джеком четырехкомнатной квартиры, кормила Дэнни молоком из бутылочек и крутила пластинки на своем стареньком портативном стереопроигрывателе, который ей подарили еще во время учебы в школе. Джек возвращался из колледжа к трем (а иногда и к двум, если чувствовал, что может спокойно прогулять последнюю лекцию) и, пока Дэнни спал, уводил жену в спальню, где все ее сомнения в собственной состоятельности мгновенно улетучивались.
По вечерам, когда она печатала, он писал или выполнял учебные задания. Порой она выходила из спальни, где стояла пишущая машинка, и обнаруживала, что муж с сыном спят на диване в гостиной, причем на Джеке не было ничего, кроме трусов, а Дэнни обычно удобно устраивался на груди отца, засунув в рот большой палец. Она укладывала Дэнни в кроватку, а потом прочитывала то, что Джек успел написать в тот вечер, прежде чем слегка растормошить его и помочь добраться до постели.
Лучшей постели в их лучший год.
Однажды будет праздник на улице моей…
В то время выпивка еще не превратилась для Джека в реальную проблему. По субботним вечерам к ним, бывало, заваливалась группа приятелей-студентов, и под ящик пива разгорались дискуссии, в которых Уэнди редко принимала участие, поскольку ее специальностью была социология, а не английская словесность. Они спорили, относить ли дневники Пипса к области литературы или истории, обсуждали поэзию Чарльза Олсона, порой читали вслух то, над чем работали сами. Разговаривали на сотни других тем. Нет, на тысячи. И она не жалела, что не может вставить ни словечка. Ей было вполне достаточно сидеть в кресле-качалке рядом с Джеком, который располагался на полу, скрестив под собой ноги и держа в одной руке бутылку пива, а другой ласково поглаживая ее коленку или пожимая пальцами лодыжку.
В колледжах Университета Нью-Гэмпшира приходилось выдерживать напряженную конкуренцию, а ведь на Джека ложилась еще и дополнительная нагрузка – его собственное творчество. Ради этого он каждую ночь жертвовал по меньшей мере часом сна. Так проходила вся неделя. И субботние сходки становились необходимой терапией. Они помогали ему избавляться от негативных эмоций, которые в противном случае могли копиться и копиться, пока дело не дошло бы до взрыва.
Завершив дипломную работу, он получил место в Стовингтоне, в основном благодаря своим литературным успехам – к тому времени уже четыре его рассказа были опубликованы, причем один из них в «Эсквайре». Тот день Уэнди запомнила очень хорошо. Сначала она чуть не выбросила пришедший по почте конверт, приняв его за очередную рекламу подписки на издание. А когда вскрыла, неожиданно обнаружила внутри письмо, в котором сообщалось, что «Эсквайр» хотел бы опубликовать рассказ Джека «О черных дырах» в начале следующего года. Они предлагали гонорар в девятьсот долларов, к тому же не по факту публикации, а сразу по принятии рукописи в печать. Пишущей машинкой Уэнди зарабатывала примерно столько же за полгода, и она тут же кинулась к телефону, бросив Дэнни, комично таращившегося ей вслед с высокого стульчика для кормления, с личиком, перемазанным пюре из протертых бобов и вареной говядины.
Джек примчался из университета уже через сорок пять минут, причем «бьюик» низко просел под тяжестью семерых его приятелей и бочонка с пивом. После торжественного тоста (даже Уэнди выпила стакан, хотя не любила пиво) Джек подписал согласие на публикацию, вложил его в прилагавшийся конверт с обратным адресом и прошел квартал до почтового ящика. Вернувшись, он с важным видом замер на пороге и провозгласил: «Veni, vidi, vici»[5], – что было встречено радостными возгласами и аплодисментами. Когда к одиннадцати часам вечера бочонок опустел, Джек и еще двое, то есть все сохранившие способность кое-как держаться на ногах, решили отправиться в вояж по барам.
Уэнди тогда отвела мужа в угол коридора на первом этаже. Двое других уже ждали в автомобиле, распевая нетрезвыми голосами воинственный гимн Нью-Гэмпшира. Джек опустился на колено и вслепую возился со шнурками на своих мокасинах.
– Джек, не делай этого, – попросила она. – Ты даже шнурков завязать не в состоянии, не говоря уже о том, чтобы вести машину.