Несмотря на секундное изумление, меня все происходящее не особо волновало. Скорее, от тяжелейшего стресса все мои эмоции просто померкли. Растаяли. Исчезли. Я ничего не чувствовала. Не ощущала.
Ну и что? Разве тут есть чему завидовать? Теперь она станет основным объектом ненависти всех профи. Если это и есть успех, то я рада, что он у меня не такой.
— Ну, дело сделано, — даже я, неуравновешенный трибут, флегматично констатирую провал «профи».
— Ты серьёзно Реггадсон? — возмущенно кричит Катон и со всей силы бьёт стену, что на ней появляется мелкая трещина.
Брут с Энобарией смотрят на нас с немым укором. На Катона за столь бурное реагирование, а на меня за неуместное равнодушие.
Меня это только раззадоривает, что я намеренно хочу уколоть напарника за проявленную слабость духа.
— Боже, да ты просто боишься Китнисс, — блин, кажется я задела его самолюбие.
Катон немедля двинувшись ко мне, больно хватает за запястья и шипит прямо в лицо:
— Не смей, не смей так говорить. Да я лучше подохну, чем буду вторым, — в его глазах клубится туман ненависти и отчаяния. Неужели он так боится остаться позади?
И в ту же секунду нас разнимает Брут. В этой суматохе даже вежливый, галантный, сдержанный Брут взрывается на всю комнату:
— Вы оба, убирайтесь вон! Чтобы мои глаза не видели таких сумасшедших, как вы. Сидите в комнате и не высовывайтесь. Я изъяснился ясно?
Остаётся лишь ответить «Да, сэр». И потереть синяк.
*****
Целый вечер я провожу в комнате. Бесцельно лежу на кровати и барахтаюсь наедине со своим изувеченным сознанием. Хорошо, что Катон не схватился за мою шею или не ткнул в раненое плечо. Хотя, мог бы.
Я тоже хороша, вместо того, чтобы поддержать напарника, только раздразнивала его, уменьшая свои итак-то невзрачные шансы на играх. Как говорила Лиса я и правда нервная и агрессивная.
И похороненная в унынии, была больше не способна заново возродиться к жизни и стереть с памяти баллы Эвердин.
Меня не должно волновать, что у других. Верно?
Но оно волновало.
Однако если для Марвела и Диадемы это был больным ударом по самолюбию, то, что могло это значит для нас с Катоном?
Я не училась в академии, но догадывалась о его мыслях. Эти одиннадцать баллов толкало нас на обрыв глубочайших страхов. Мы не хотели с ними встречаться, ибо обнажилась бы пустота всех наших действии. А то и жизни.
Ведь если подумать, все наши тренировки и усилия просто теряли свой смысл. Все, что делал Катон, рассыпалось в прах, его стремления к свободе от тирании второго глушилось меткостью Китнисс.
Катон ненавидел не Китнисс, а её способность отобрать у него возможность прятаться от своего истинного лица.
Иногда, мне казалось, что дети второго были самыми несчастными во всем Панеме. Ведь оказалось, что хватило бы и одной стрелы, чтобы высосать твёрдость рассудка. Любой бы кто увидел нас с Катоном в таком состоянии, отвернулся бы с презрением.
Я не знала, что сейчас делал Катон. Может он тоже неподвижно лежал на кровати. А может он беззвучно плакал, не стараясь удержать слезы разочарования.
Но одно было точно — у нас болела голова.
Мне мерещилась чаша с ядом. Выпить бы и уснуть. Думаю, если бы в этот момент мне бы подали отравленную субстанцию, то я бы её выпила. Не от отчаяния. Просто так.
Ибо кто хочет мучительно лицезреть пустоту своей души ?
Потому я пошла, спать, чтобы завтра притвориться, что все в порядке.
========== Надеюсь, что кто-нибудь нас разбудит, когда начнётся интервью. ==========
Просыпаюсь совершенно разбитой, а на пуфике сидит Катон. Вся его серая футболка пропитана кровью, а на открытых участках тела красуются сплошные кровоподтёки бурого цвета. Моргаю. Не исчезает.
Он все ещё вольготно сидит. Будто ждёт, когда я решусь к нему присоединиться. Протираю опухшие веки, но он все ещё коварно улыбается, прокусывая губы до крови. Не страшно. Не мерзко. А усыпляюще.
Но кровь это дурманит меня. Она алая и пахнет розами.
Вздрагиваю. Тяжесть в голове совсем не проходит. И решив, что мне нечего терять, иду к напарнику. Ведь все это не по-настоящему, верно?
Хриплый голос произносит:
— Мы умрем, Мирта, — и смотрит прямо мне в глаза. Молча и с угрозой. Плечи его напряжены, а синие вены на шее уже вздулись.
Его серые глаза постепенно стекленеют. Пасмурное небо сменяется на бессмысленную пустоту. Холодные и бездонные они ничего не выражают, лишь кривая усмешка может передать настроение его обладателя.
— Умрем, — это все, что я могу сказать. Я чувствую, как тепло уходить из тела. Я больше ничего не знаю. Никакой надежды. Никакой страсти. Никакой жизни. Ничего не хочу.
Он дотрагивается до плеча, где я собственным ножом вчера оставила рану. И я кричу.
А моя иллюзия медленно тает в воздухе. И я просыпаюсь. Ещё раз.
*****
Сегодня день интервью, где трибуты перед всеми жителями Капитолия будут демонстрировать свои лучшие качества. По правде говоря, после такого кошмарного сна, мне как-то было не до интервью.
Весь день я не могла поверить тому, что передо мной стоит и дышит живой Катон Уильямс. Он, конечно, озлоблен на меня, но я не могу от него отвести взгляд. Неужели нам судьбой предначертано умереть в иллюзиях?
Пока сидим у Ротоны и Корнин, я тупо пялюсь в стену. Весь день не отпускает ощущение болезненной слабости и уволакивающего желания впасть в небытие.
— Умрем, — это все, что я повторяю себе без остановки.
— Мы умираем, — холодно добавляет Катон, — ты тоже видела этот сон?
— Где ты пытаешься меня убить? — голос мой звучит устало, что, наверное, до вечера я откинусь точно.
— А в моем сне, ты уговаривала меня повеситься, — голос Катона снижается и он мрачно добавляет, — что я и вправду хотел этого сделать. Мирта, я так хотел. Уйти вслед за тобой. И я устал.
— Может это Брут в отместку напоил нас дурманом? — измученная намекаю на такой исход.
— По правде говоря, как-то все равно. Ничего не хочу, — закрывает парень тоже опухшие веки.
Снижается пульс. И следом за ним тоже закрываю глаза. Бессильные, утомлённые и разбитые в надежде, что кто-нибудь нас разбудит, когда начнётся интервью.
========== Сегодня они будут сиять. Интервью профи. ==========
Комментарий к Сегодня они будут сиять. Интервью профи.
Мне всегда не нравилось, что в оригинальной книге автор не концентрируется на антагонистах, выставляя их кровожадными тупицами. Потому я немного переделала их интервью, чтобы показать своё видение на их внутренний мир.
*****
— Сегодня они будут сиять, дорогая, — Блеск смотрит на сестру с хитрым прищуром.
— Так, ты смог? — с надеждой уточняет мисс Ричтсон.
— Да, вода уже одурманена. Вторых ждёт полное фиаско на интервью, — удовлетворённо отвечает он.
*****
— Диадема, столь изумительное имя для столь изумительной девушки, — нежно целую руку девушке. Трибут из первого игриво откидывая платиновые локоны назад, поглаживает юбку нежно-лаймового оттенка. И с жаром отвечает:
— Благодарю вас, — почтительно отзывается она, — украшение, обрамлённое в благородные камни, непроизвольно блистает под светом софитов. Вот и мои родители возжелали, чтобы я так же мерцала. Ведь смысл их существования сводятся к обладанию эфемерной диадемой, — на этом слове трибут горько усмехается.
Надвигается гроза, нужно быстро это исправлять. Начинаю наигранно восхищаться её статусом «добровольца»:
— Скажи, — наклоняюсь ближе, чтобы её разговорить, — почему ты вызвалась добровольцем?
У Диадемы ещё есть шанс, перевести все в шутку. На миг её изумрудные глаза светятся лукавством, но в следующую же секунду пламя сразу же угасает. Кажется, для неё это серьёзный вопрос. Она не хочет играть.
— Да, я доброволец, — с вызовом белокурая смотрит в толпу, — потому что я верю, что Голодные игры способны показать, каким светом на самом деле ты сияешь. И в мерцании этих искании, оно заставляет, задумываться о многом, — в её голосе звучат нотки глубокой человечности, что впрочем, не будет мешать ей, резать ножом остальных, — правда ли ты бриллиант, а может всего лишь цирконий? Ведь внешний блеск так обманчив. Для меня здесь все так иллюзорно, потому я хочу все испытать на себе. Нет, я готова испытать на себе.