5
Для счастья есть стихи, лесов сырые чащии синяя вода под сенью черных скал,но ты в сто тысяч раз таинственней и слащевсего, что видел взор и что рассудок знал.
Когда б мне даровал небесный аксакалджорджоневский закал, заманчивый и зрящий,то я б одну тебя бросал на холст горящий,всю жизнь тебя для всех лепил и высекал.
Почто, из тьмы один, лишь я причастен к чуду?Есть лучшие, чем я. С кем хочешь и повсюдубудь счастлива. А я, хвала твоим устам,
уже навек спасен, как Господом католик.По капле душу пей томливыми, с которыхеще не отжурчал блаженный Мандельштам.
6
Люблю твое лицо. В нем каждая черта –от облачного лба до щекотных ресничек –стесняется сказать, как ландышно чистадуша твоя, сестра деревьев и лесничих.Тому, кто чист душой, привычна нищета.Для бывших бунтарей мы нищие из нищих.Но ты, не помня зла, беспечностью казнишь их.Перед лицом твоим не страшно ни черта.Люблю в него смотреть с наивностью сектанта.Когда читаешь вслух Гомера или Данта,ты всей душою там, в их думах дома ты.Но тихо льется ночь в древесные стаканы,и ласк твоих труды медлительно-медвяны,и прелести твоей не надо темноты.
7
Твое лицо светло, как на иконе,ты в зное снов святишься, как река.Хвала тебе! Крылаты наши кони.Как душен век! Как Вечность коротка!
Мне без тебя – ни вздоха, ни глотка.О, сколько жара тайного в тихоне!Стыдишься слов? Спроси мои ладони,как плоть твоя тревожна и гладка.
Отныне мне вовек не будет плохо.Не пророню ни жалобы, ни вздоха,и в радость боль, и бремя – благодать.
Кто приникал к рукам твоим и бедрам,тот внидет в рай, тому легко быть добрым.О, дай Господь, всю жизнь тебя ласкать!
8
Смиренница, ты спросишь: где же стыд?Дикарочка, воскликнешь: ты нескромен!И буду я в глазах твоих уронен,и детский взор обиды не простит.
Но мой восторг не возводил хоромин,он любит свет, он сложное простит.Я – беглый раб с родных каменоломен.Твоя печаль на лбу моем блестит.
Моим глазам, твое лицо нашедшим,после тебя тоска смотреть на женщин,как после звезд на сдобный колобок.
Меня тошнит, что люди пахнут телом.Ты вся – душа, вся в розовом и белом.Так дышит лес. Так должен пахнуть Бог.
9
Великая любовь душе моей дана.Ей радостью такой дано воспламениться,что в пламени ее рассыпались страницы,истлела волчья шерсть и стала высь видна.
И я узнал, что жизнь без чуда холодна,что правда без добра ловчит и леденится,что в мире много правд, но истина одна,разумных миллион, а мудрых – единицы,
что мир, утратив стыд, любовью то зовет,когда у божества вздувается животи озорство добра тишает перед прозой.
Исполненный тоски за братьев и сестер,я сердце обнажил и руки распростери озарил простор звездой черноволосой.
10
Черноволос и озаренно-розов,твой образ вечно будет молодым,но старюсь я, несбывшийся философ,забытый враль и нищий нелюдим.
Ты древней расы, я из рода россови, хоть не мы историю творим,стыжусь себя перед лицом твоим.Не спорь. Молчи. Не задавай вопросов.
Мне стыд и боль раскраивают рот,когда я вспомню все, чем мой народобидел твой. Не менее чем девять
веков легло меж нами. И мало –загладить их – все лучшее мое.И как мне быть? И что ты можешь сделать?
11
В тебе семитов кровь туманней и напевнейземли, где мы с тобой ромашкой прорастем.Душа твоя шуршит пергаментным листом.Я тайные слова читаю на заре в ней.
Когда жила не здесь, а в Иудее древней,ты всюду по пятам ходила за Христом,волшбою всех тревог, весельем всех истом,всей нежностью укрыв от разъяренных гребней.
Когда ж он выдан был народному судуи в муках умирал у черни на виду,а лоб мальчишеский был терньями искусан,
прощаясь и скорбя, о как забились вдругпроклятьем всех утрат, мученьем всех разлукладони-ласточки над ра́спятым Исусом.
12
Бессмыслен русский национализм,но крепко вяжет кровью человечьей.Неужто мало трупов и увечий,что этим делом снова занялись?
Ты слышишь вопль напыщенно-зловещий?Пророк-погромщик, осиянно-лыс,орет в статьях, как будто бы на вече,и тучами сподвижники нашлись.