Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Он висел между скал и глаза нам лазурью колол.Жарко-ржавые пчелы от сока живьем осовели,черкал ящерок яркий. Скакал по камням богомол.
Там нам было тепло. А бывало, от стуж коченели.Государственный холод глаза голубые гасил…Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Там шершава трава и неслыханно кисел кизил.
«Как стали дни мои тихи…»
Как стали дни мои тихи… Какая жалость!Не в масть поре мои стихи, как оказалось.
Для жизни надобно служить и петь «тарам-там», –а как хотелось бы прожить одним талантом.
Махну, подумавши, рукой: довольно бредней, –не я единственный такой, не я последний.
Добро ль, чтоб голос мой гремел, была б охота,а вкалывал бы, например, безмолвный кто-то?
Всему живому друг и брат под русским небом,я лучше у церковных врат – за нищим хлебом.
Пускай стихам моим пропасть, без славы ляснув, –зато, веселым, что им власть мирских соблазнов?
О, что им, вольным, взор тупой, корысть и похоть,тщеславье тех, кто нас с тобой берет под ноготь?
Моя безвестная родня, простые души,не отнимайте у меня нужды и стужи.
В полдневный жар, в полночный мрак, строкой звуча в них,я никому из вас не враг и не начальник.
Чердак поэта – чем не рай? Монтень да тюлька.Еще, пожалуйста, сыграй, моя свистулька.
Россия – это не моря, леса, долины.С ее душой душа моя неразделимы.
«Меня одолевает острое…»
Меня одолевает остроеи давящее чувство осени.Живу на даче, как на острове,и все друзья меня забросили.
Ни с кем не пью, не философствую,забыл и знать, как сердце влюбчиво.Долбаю землю пересохшуюда перечитываю Тютчева.
В слепую глубь ломлюсь напористейи не тужу о вдохновении,а по утрам трясусь на поездеслужить в трамвайном управлении.
В обед слоняюсь по базарам,где жмот зовет меня папашей,и весь мой мир засыпан жароми золотом листвы опавшей…
Не вижу снов, не слышу зова,и будням я не вождь, а данник.Как на себя, гляжу на дальних,а на себя – как на чужого.
С меня, как с гаврика на следствии,слетает позы позолота.Никто – ни завтра, ни впоследствиине постучит в мои ворота.
Я – просто я. А был, наверное,как все, придуман ненароком.Все тише, все обыкновеннеея разговариваю с Богом.
«Когда с тобою пьют…»
Когда с тобою пьют,не разберешь по роже,кто – прихвостень и плут,кто – попросту хороший.
Мне все друзья святы́.Я радуюсь, однако,учуяв, что и тыиз паствы Пастернака.
Но мне важней втройнев разгаре битв заветных,на чьей ты стороне –богатых или бедных.
Пусть муза и умрет,блаженствуя и мучась,но только б за народ,а не за власть имущих.
Увы, мой стяг – мой стих,нам абсолютно плохо:не узнаёт своихбезумная эпоха.
«Вся соль из глаз повытекала…»
Вся соль из глаз повытекала,безумьем волос шевеля,во славу вам, политиканы,вам, физики, вам, шулера.
Спасая мир от милой дури,круты вы были и мудры.Не то что мы – спиртягу дулида умирали от муры.
Выходят боком эти граммы.Пока мы их хлестали всласть,вы исчисляли интегралыи завоевывали власть.
Владыками, а не гостямихватали время под уздцы, –подготовители восстанийи открыватели вакцин.
Вы сделали достойный вывод,что эти славные делалюдское племя осчастливят,на ложь накинут удила.
По белу свету телепаясь,бренча, как битая бутыль,сомненья списаны в утиль,да здравствует утилитарность!
А я, дивясь на эту жуть,тянусь поджечь ее цигаркой,вступаю в заговор цыганский,зову пророков к мятежу.
О чары чертовых чернильницс полуночи и до шести!..А вы тем временем женилисьна тех, кто мог бы мир спасти.
Не доверяйте нашим лирам:отпетым нечего терять.Простите, что с суконным рыломвтемяшился в калашный ряд.