Синдзи с интересом посмотрел на Акаги и прислушался к себе: очень хотелось услышать подробности, но какая-то его часть требовала сиюсекундной расправы, желательно жестокой и продолжительной. Он задумался, погружаясь все глубже в незнакомые мысли, словно в незнакомую реку. Не гнев, не раздражение, не ненависть, не «как она могла», не «ах она сука». В его разуме вставали образы суда, приговора и наказания, и ему надо было быть и судьей и исполнителем приговора…
— Икари.
Он поднял взгляд: Кагитару, оказывается, уже вышел, а сержант — очевидно, конвоир Акаги — подпирал стенку, с профессионально-безразличным видом изучая серый потолок. Доктор сидела на кровати и пристально смотрела ему в глаза. Синдзи сфокусировал взгляд:
— Что вы хотели, доктор?
Акаги кивнула:
— Ну, наконец. Я хотела звать Канаме. Мне нужны ответы на вопросы.
— А не много ли хотите?
Сощурившись, женщина слабо дернула уголком рта:
— Не обольщайся. «Взята под стражу» — это еще не «уволена с должности главы проекта». Так что отвечай.
Синдзи кивнул:
— Слушаю.
— Как ты убил Ангела?
«Интересно… Хотел бы я знать ответ на этот вопрос». Поле зрения послушно поплыло, приноравливаясь к восприятию, дикому даже для его опыта синхронизации, и в этом поле зрения были его руки, окруженные синим сиянием, были струи разрядов, было облако из крохотных алых точек, которое вобрало его… «Мое желание. Мой разум. Мою волю к победе».
Синдзи часто заморгал, и чем четче становилась картинка в его памяти, тем отчетливее он понимал, что произошло.
— …Сержант, крикните доктора! — громко сказала Акаги, и Синдзи вздрогнул.
— Не надо, — он прокашлялся. — Я что, опять…
— Да. Ты словно отключился, — сказала напряженным голосом доктор, отстраняясь от него. — Что с тобой?..
— Я синхронизировался с Ангелом. Приказал ему умереть.
Брови Акаги изогнулись:
— Ты… Как?
— В тот момент я полностью был ЕВОЙ. И уничтожил врага своей волей.
Доктор потянулась в карман скованными руками и с нечитаемой дикой гримасой принялась там копаться. Сержант отлип от стены, бесцеремонно выудил из ее халата сигареты и зажигалку. Акаги кивнула, словно кукла, и прикурила, глядя в пустоту. Икари изучал это отрешенное лицо и улавливал тонкие нотки триумфа, понимания, напряженного расчета. «Надоело».
— Доктор, после подумаете.
— А?
— Кагитару сказал, что полковник больна. Что с ней?
Акаги очнулась окончательно, бросила на него странный взгляд, задумалась и встала:
— Идем.
— Куда?
— К ней.
— Я хотел бы увидеть…
— Сорью не умрет. А полковник Кацураги вполне может. В течение суток.
Синдзи сел и спустил ноги с кровати:
— Хорошо. Позовите Рей. Мне надо одеться.
Акаги вздрогнула при упоминании девушки, но все же кивнула и вышла в сопровождении сержанта. Синдзи склонился над коленями, давя пульсирующую боль, и услышал, как снова открылась дверь.
— Рей? Ты поможешь мне?
— Да.
«Глупый вопрос. Ненужный ответ».
— Ее можно разбудить?
— Да.
Синдзи смотрел на высохшее, все еще красивое лицо полковника и не мог вызвать в себе ничего, напоминающего жалость, хотя женщина, вне сомнения, умирала. Кацураги тяжело и хрипло дышала, ее правая рука покоилась под горлом, словно спящая пыталась сдержать что-то рвущееся на волю из ее груди.
— Что с ней?
— Карциносаркома легкого. Лучевого происхождения, само собой.
«Рак. Смертельно…» Синдзи не требовалось знать ни стадию, ни подробности. Все подробности синей жилкой бились на шее Мисато-сан — почему-то именно эта жилка казалась безумно важной.
— Она за последние пять лет только раз покидала Атомные земли. Когда за вами вылетела, — зачем-то сказала Акаги, и Синдзи уловил в ее голосе тоску.
— Выйдите, доктор.
К его удивлению, повторять не пришлось: сзади лязгнула дверь, и он остался наедине с человеком, с которым его связывали глупые метания, надежда на доверие да смерть любимой.
— Мисато-сан… Мисато-сан, проснитесь.
Женщина вздохнула, тяжело закашлялась и открыла глаза. Синдзи смотрел на это медленное движение век, и чувствовал, что даже это незначительное действие требует огромных усилий.
— Синдзи-кун…
Пересыпанный битым стеклом голос потерся о его слух.
— Мисато-сан, я хочу спросить…
Женщина слабо улыбнулась:
— Не хочешь. Ты ведь понимаешь все, да?
— Да.