Сорью откинулась на подушку и закрыла глаза. «Давай, Сорью, скажи что-нибудь… Бой не мог не изменить тебя. Ты не нужна мне. Ты не должна быть нужна мне».
— Я не люблю сказок, Синдзи. Мне всегда представлялось жизнь тупой девки, после того, как ее спас прекрасный принц. Как ей придется с обожанием смотреть каждый день на самодовольное чмо — своего спасителя. Думала, если меня когда-нибудь спасут — удавлюсь.
— Ты выросла, Аска.
— Да, выросла, но ничего не изменилось. До этого тупого, мерзкого, сильного Ангела.
Она вздрогнула и одним рывком вновь села, глядя перед собой, подтянула ноги к груди, словно пытаясь согреться. Синдзи чувствовал ее упрямство, ее обиду, но чего не было и в помине — так это отчаяния или разочарования.
— Я поняла, что на самом деле хочу жить — и плевала я на принципы. Победа, «лучшая из лучших из лучших» — лишь средства достижения простой цели. Жить. Я считала, что просто жить — мало, надо чем-то это подтверждать, каждую секунду, каждый день…
Девушка помолчала, задумчиво глядя на Синдзи, заправила выбившуюся из хвоста прядь за ухо и сказала:
— Знаешь, чертова вечность в искореженной и раскаленной кабине очень качественно проясняет приоритеты. Когда меня вытащили, и я краем глаза увидела твой оплавленный, но целый «Тип» — думала, разрыдаюсь от счастья. Ты жив, я жива — что уж лучше?
Она подняла на него глаза, и Синдзи вздрогнул: в глазах криво улыбающейся Аски стояли слезы. Радости или горя — не понять.
— Пока я живу и остаюсь человеком — я… Я… Я есть, словом. Остальное — добуду.
Синдзи встал.
«Так не получится. Придется мне самому ее оставить… Кто же ты для меня?»
— Скажи, Аска… Если бы я мог дать тебе все, о чем ты попросишь… Что бы ты хотела?
Девушка подняла на него взгляд, пристроив подбородок на коленки:
— Издеваешься?
— Нет. Просто хочу знать.
Она прикрыла глаза:
— Любопытный… Тебя этот бой тоже изменил, Синдзи. Знать бы, в какую сторону. Ты словно… Уходишь куда-то…
— Аска, — он прервал ее немного резче, чем хотел: Сорью била точно в цель, в нежную розовую кожицу на заживающей тяжелой ране. — Ответь, пожалуйста.
Она улыбнулась.
— Ночи секса после того, как с меня снимут бинты, будет достаточно.
— Аска, я серьезно.
— А я тоже. Теперь пошел в жопу отсюда и закрой за собой дверь.
Синдзи покинул палату и уперся лбом в холодную стену коридора. Мысли размеренно текли в голове и с холодной уверенностью констатировали, что он провалился.
А еще почему-то очень хотелось улыбнуться.
Спасть весь день хотелось немилосердно.
Его разбудили на процедуры, вернули в палату, потом — почти вечером — пришел Кагитару с вопросами о курсе конвоя, заскочил, кажется Судзухара… И лишь весть о смерти Мисато-сан все не приходила. В его разуме шел непрерывный диалог едва различимых голосов, которые перебирали его жизнь, его мир, секундные ощущения. Словно прилежные клерки, голоса обращали внимание на любые мелочи, устраивали обсуждения — стоит брать в расчет или нет, что означает эта эмоция, в чем он запутался… Синдзи выпил снотворное еще раз, но во сне вновь было облако алых точек, вновь был чужой разум, которому он одним касанием приказал умереть, как приказывал своей машине — жить.
Он проснулся одновременно со звуком открывающейся в кромешной тьме двери. На фоне слабо освещенного коридора мелькнул стройный силуэт.
— Рей?
Под грубое больничное одеяло скользнуло теплое тело и прижалось к нему. Синдзи обнял девушку и почувствовал, как болезненно напряжены ее мышцы после дня, проведенного на рычагах ЕВЫ. Замерзший нос уткнулся ему в ухо, и там защекотало дыхание.
— Рей…
«Еще один протез… Я не могу отбросить ее сейчас — придется сделать это у самой цели. Не могу. Или не хочу?..»
Голоса в голове послушно замолкли.
— Икари… Ты изменился.
Синдзи не был удивлен этими словами, скорее, смущало то, что она так нескоро сказала их.
— Да? И каким я стал?
— Я… Не знаю. Я почти не чувствую тебя. А еще… Я слышу еще один голос, который становится сильнее, когда я в ЕВЕ…
Он молчал, обдумывая короткую сбивчивую исповедь, и понимал, что к описанию его состояния нечего добавить. «Какая-то часть меня — именно часть — отделилась для превращения в машину, эта часть несет отпечаток моего превращения… А еще я оставил что-то в „Типе“. Это как… Как разъемы. И теперь мне будет проще вновь дать жизнь тому существу…
— Проще? Или сложнее?
— Проще.
— Неужели? Ты начал сомневаться, что Аска — лишь костыль.