— Икари… Надо мыться и одеваться.
— Да, пора.
Синдзи с наслаждением ослабил узел галстука и осмотрелся по сторонам: вечеринка набирала обороты. Аоба и Хьюга танцевали какую-то варварскую ерунду, им хлопали и всячески подбадривали, и даже оттаявшая в привычной компании Майа Ибуки задорно поблескивала глазами, притопывая в ритм. Встречаться взглядом с младшим лейтенантом она упорно избегала, но заразительное безобразие очень ее оживило. Кенске томно поглядывал на миловидную связистку и громко распространялся о том, как удачно он первым обо всем узнает. Синдзи, улыбаясь, кивнул знакомым разведчикам и налил себе сока.
После чинного и степенного исчезновения господина барона армия слегка пообтерла с себя торжественный лоск.
Он посмотрел на виновников торжества — Тодзи и Хикари. Танкист все еще не мог обходиться при ходьбе без трости, но сейчас он нервно сжимал набалдашник едва ли не ювелирной работы изделия — подарок будущего тестя. Оба помолвленных были румяны и очень смущены.
«Ошибся я, — подумал Синдзи. — Оказывается, отношениям и тут есть место».
Мисато-сан благодушно смотрела на творившееся безобразие, и Синдзи подошел к ней.
— Развлекаешься, Синдзи-кун?
— Само собой. Полагаю, за идею гулянки надо благодарить вас?
Кацураги расхохоталась:
— Да, господин барон хотел все отложить, выбить детям отпуска и провести церемонию на родине, но…
— Вы решили, что нам всем тут такое не повредит, — кивнул Икари.
— Ага, — беззаботно сказала майор. — Как думаешь, заберут у нас теперь Судзухару?
— «У нас» — это у кого? — поинтересовался Синдзи невинным тоном.
— Да уж не у вашей теплой компании! — отрезала она. — Боюсь, пойдет парень на повышение: какой-нибудь «военный эксперт совета директоров», не меньше.
Синдзи кивнул. Он плохо представлял себе, что творится в околовоенной коммерции и какие там порядки, но искренне сомневался, что кто-то захочет видеть своего зятя на передовой Тихоокеанского фронта.
— Синдзи-кун, чувствуешь себя героем? — вдруг тихо спросила Кацураги.
Икари оглянулся на нее: очень уж странным тоном был задан простой вопрос. Было что-то эдакое и в лице майора — будто не то совсем она спрашивала.
— Нет, Мисато-сан. Не чувствую.
Кацураги с прищуром смотрела на него, а Синдзи вспоминал весь свой героизм: удары капель расплавленного метала, перекошенное лицо Тодзи, давящий ужас горящего тела.
— Не чувствую, — уверенно сказал он.
— Ты мог смахнуть с себя Ангела ногой ЕВЫ и добить его самостоятельно, — неожиданно жестко сказала женщина. — А вместо этого потерял время, ноги ЕВЫ и поставил под угрозу свою жизнь и оборону фронта.
«Ах вот оно что…»
— Майор… — Синдзи вдруг ощутил усталость. — Отдайте меня под трибунал, только не давите на чувство долга.
— Да? А за что? — вдруг весело изумилась Мисато-сан. — За то, что двое молодых людей сейчас радуются сами и несут хоть капельку радости остальным?
Она буквально схватила его за подбородок и заставила посмотреть на помолвленную пару. Тодзи как раз говорил что-то своей невесте, и Хикари улыбалась. Синдзи смотрел на них, понимая, что это тоже частичка войны: что он — солдат, она — штабник, что ее отец кормит эту войну, и что их собственные дети тоже будут обречены разделить участь родителей. И пусть они улыбаются, целуют друг друга, пусть это искренне и на самом деле… Пусть. Это война. Это — тоже война.
Синдзи отвел ее руку от своего лица.
— Мисато-сан… Зачем вы спросили меня об этом именно сейчас? Почему выждали?
Кацураги внимательно смотрела на него, а потом сказала:
— Я хотела понять тебя, понять, что ты чувствуешь. Увидеть рядом со спасенным тобой счастьем.
Свет померк. Синдзи ощутил себя на лабораторном столе, на его лицо опускался шлем, и ему предлагали новые условия, новые вводные, а потом смотрели на реакцию, замеряли, контролировали…
— Вам не хватает иголок, Мисато-сан, — зло сказал он. — И теперь очень хорошо видно, что вы росли вместе с доктором Акаги.
Он развернулся на каблуках. Хотелось сдохнуть. На месте. И чтоб никто в последний путь не провожал. Синдзи скрипнул зубами, смял в кулаке перчатки и посмотрел на побелевшие костяшки пальцев. Музыка с воем уплывала куда-то вдаль, голоса обернулись мычанием, а он вглядывался в свой кулак, видя только пустоту. «Что со мной?» Синдзи вдруг вспомнил посиделку с майором там, в Хило, вспомнил, что она просила доверия. Он только сейчас понял, насколько глубоко в душу ему запали эти слова, воспринятые тогда как простой тост. Потом была почти ребяческая перебранка об оружии, была просто усталая женщина, была исповедь о детстве, — а он даже не осознал, как это все было важно и нужно.