Синдзи прислушался: сердце знай постукивало себе, гоняя кровь, избыточная влага не рвалась выступить потом по всему телу, только мышцы ноют после двенадцатичасового вымахивания рычагами. «Аоба? А, да, был такой. Пили вместе».
— Синдзи? Что ты тут делаешь?
Икари поднял глаза и обнаружил Ставнийчука, держащего в руке сигарету. На лице доктора было написано недоумение, сна — ни в одном глазу. Идет себе человек по делам…
— Здравствуйте, доктор. Не спится вот.
— А.
Ставнийчук поднял глаза, подошел под вытяжной вентилятор и зажег сигарету. Сделав мощную — чуть не в треть сигареты — затяжку, он посмотрел на Синдзи и зачем-то объяснил:
— Бросил после войны, усы запустил, чтоб соблазна не было, а по ночам тянет иногда… Да.
Синдзи кивнул: ну, не спится человеку, ну, расскажет сейчас пару историй, и разойдутся спать. Все равно делать нечего.
— Переживаешь?
«А, нет. Не историю. По ночам модно еще и о жизни спрашивать…»
— Да как сказать. Наверное.
— Наверное. Ты прямо как Аска, — сказал Ставнийчук. — У той тоже, как гадостно на душе — все «наверное» да «полагаю»…
Синдзи подумал, что недурно было бы разузнать что-нибудь о рыжей: спросить, какая она была, как такая выросла, но вдруг понял, что кроме деталей и сам все знает — слишком уж близкой и родной, слишком уж понятной была Сорью. «А детали… Да кого они интересует. ЕВА под себя все одинаково кромсает».
— Вы, пилоты, вообще до жути похожи. Вас ЕВА словно близнецами рожала, — сказал Ставнийчук. — Не внешне, само собой, но ты понял.
Синдзи вздрогнул, а потом сообразил, что их мысли просто пошли похожими путями.
— Алексей-сан…
Ставнийчук подавился дымом, закашлялся и засмеялся:
— Ох… Извини, у тебя ужасное произношение, никак к своему имени по-вашему не привыкну…
Синдзи улыбнулся: смеющийся доктор разительно отличался от Акаги, хотя занимался, вроде, похожими вещами.
— Извините, пожалуйста, доктор. Я хотел спросить вас как раз о ЕВЕ.
Ставнийчук докурил сигарету, затушил об стену и спрятал в карман халата:
— О, интересуешься? И что я тебе нового могу рассказать?
Синдзи пожал плечами:
— Я и сам не знаю, доктор. Просто расскажите что-нибудь странное об этих машинах.
Ставнийчук вдруг внимательно посмотрел на него:
— Гм… Странное? Интересно, что именно ты об этом спрашиваешь.
— А что тут такого? — удивился Синдзи.
Доктор уселся на пол и запустил пятерню в свои седины:
— Твоя ЕВА уникальна. Помнишь, я рассказывал о передаче технологий?
Синдзи кивнул: это был день гибели Аянами. Он помнил этот день по секундам.
— Институт доктора Акаги передал все технологии союзникам, кроме одной — строения реактора «Типа-01». Теории компакции, интенсивного теплообмена уже и так были известны, ее идеи витали в воздухе, так что поначалу никто не придал этому значения… Кроме меня.
Синдзи с интересом посмотрел на Ставнийчука. Он слышал, что такие рождаются раз в сто лет — мастера на все руки, умеющие ладить с людьми, чинить насосы и изобретать порох из тряпок. Загадка собственной машины ушла куда-то на второй план. «Интересно, насколько он в действительности похож на Акаги…»
— Да… Так вот, — продолжил после паузы доктор. — Понимаешь, конструкция твоего «Типа» не предусматривает перезарядки реактора. Вообще.
Синдзи задумался: да, за две недели до отправки «Тип-00» отгоняли в горы для каких-то работ с реактором, а его машину если и клали под краны, то только чтобы изменить конструкцию или починить после сражений.
— В техдокументации указан реактор, как на «Типе-00» — мощный, компактный, агрессивный, с двумя критическими массами почти чистого урана… Мощный — и очень нестабильный.
Кивок: да, было такое. Ставнийчук посмотрел на него и продолжил:
— Но на самом деле твой реактор… Когда я доказал командованию, что надо затребовать его чертежи, разведка уже доложила, что сердце твоего «Типа-01» по мощности превосходит даже доработанные нами для «Ягдэнгеля» и советских «Ту-102». И вот тут доктор Акаги явно нехотя сдала нам чистую фантастику. Реактор без заражения активной зоны. Реактор с изотопным обменом, реактор, в котором чуть ли не трансмутация происходит… Понимаешь?
Синдзи помотал головой:
— Нет. Я не силен в физике. Но… вы же ведь вечный двигатель описываете?
Ставнийчук усмехнулся:
— Вижу, что не силен. Конечно, не вечный, износа генераторов и турбин никто не отменял, но сердце — «Ядро», как назвала его Акаги, — почему-то теоретически способно генерировать тепло как минимум шестьсот лет. А может, больше.