И ровно четыре месяца, вопреки своему обычному непостоянству, Филипп IV познавал любовь с прекрасной герцогиней Элеонорой в Испании.
Однако вот уже три или четыре недели как пламень любовников, по-видимому, потух, герцогиня стала мечтательной, рассеянной возле короля, король стал менее нежен с герцогиней.
Любовь умерла…
Кто же сожалел о ее кончине? Не тот, о ком вы думаете.
20 сентября, вечером, от скуки в Эскуриале Филиппу пришла фантазия провести часок с женой в Прадо, королевской резиденции, в двух лье от столицы, где королева жила летом.
В то же время это был для него случай поцеловать руку герцоги и и Альбукерк, которую он не видел уже четыре дня.
В сопровождении одного пажа он поехал верхом.
Достигнув решетки Прадо — вечер был великолепный, — король соскочил с лошади, решив дойти пешком до дворца через парк.
Лакей отвел лошадей в конюшню, за королем следовал только паж.
Причиной этого каприза было вот что.
Филипп IV, как мы сказали, страстно любил театр, он сам сочинял комедии. Еще со вчерашнего вечера он почувствовал литературные позывы: он сочинял план нового произведения, названного «Умереть за свою даму», над которым он трудился, изощряя все свои поэтические способности.
И если ему захотелось пройти пешком через парк Прадо, то не для того, чтобы поупражняться в ходьбе, а чтобы придать своей музе, — оживляемой вечерним воздухом и ароматом цветов, — некое парение, которым она, конечно, поспешила бы воспользоваться.
Паж, ребенок лет четырнадцати, по имени Мариано, который как умный мальчик угадал намерения своего короля, шел позади него на цыпочках.
И Филипп не мог пожаловаться на свое уединение. «Умереть за свою даму» вполне развертывалась в его воображении. Еще одна или две сцепы — и комедия будет готова. По зато, если поэт был доволен, то король мог оказаться недовольным в самом скором времени.
Увлекая короля, поэт вел его по прелестным маленьким дорожкам, которые все более и более удаляли его от дворца.
Если б это продолжилось, поэт достиг бы своей цели, но король, заблудившись в парке, должен был бы отказаться на этот вечер от удовольствия видеть свою супругу.
Именно в эту минуту его величество приближался в вязовой и дубовой роще, довольно обширной.
— Если мы войдем в нее, мы погибли, — подумал Мариано. — Нам не выйти!
Но вдруг паж и король одновременно остановились, услышав чей-то шепот, доносившийся из беседки дикого винограда. Шепот этот принадлежал двум голосам. Мужскому и женскому…
Поэт уступил любопытству короля, пожелавшего узнать, кто таким образом изъяснялся в любви, ночью, в саду одной из его резиденций?
Знаком он приказал пажу молчать и проник в беседку, но стоило ему лишь заглянуть туда, как крик ярости вырвался из его груди. Это герцогиня Альбукерк, его любовница, была там с одним из первых его сеньоров, с герцогом Медина де ла Торос.
При крике короля, при его внезапном появлении виновные бросились в глубину беседки. Филипп выхватил кинжал. Но при известных обстоятельствах, в самые трудные минуты он реже всего бывал злым.
Ему говорили: «Герцогиня вам изменяет», — он смеялся. Он уже не любил ее. Но быть обманутым ею?! Нет, он убьет ее.
— Государь!.. Государь!.. Помилосердствуйте!
Эти слова произнес маленький паж, обнимая колена своего короля.
Герцогиня Альбукерк всегда была милостива к нему, он не хотел, чтобы ее убивали.
Филипп вложил свой кинжал в ножны, и, обращаясь к герцогу и герцогине, сказал:
— По крайней мере, сеньор и сеньора, такие вещи делаются у себя дома, а не у королевы!
Тем все и кончилось, он повернулся спиной к чего, слишком счастливой, что отделалась так дешево.
Но направляясь вправо, ко дворцу, Филипп не без некоторой горечи процедил сквозь зубы:
— И это в тот момент, когда я стараюсь доказать, как хорошо умереть за свою даму! Нет! Ради этой умирать не стоит!..
Так у Филиппа не стало любовницы. Понятно, что только от него зависело заменить неблагодарную Элеонору. При его дворе не было недостатка в желающих иметь счастье принадлежать королю.
Но опять знатная дама? У короля было много знатных дам. До сих пор он имел только знатных дам. Неверность одной из них внушила ему желание сделаться в свою очередь неверным им всем.
Он размышлял об этом важном деле в своем рабочем кабинете, когда ему доложили о сеньоре Морето-и-Каванна.
Морето-и-Каванна и Кальдерон де ла Барка, два наиболее знаменитых драматических поэта Испании, еще очень молодые в ту пору, а следовательно, не получившие еще всей своей известности, имели неизъяснимую честь быть друзьями Филиппа IV, который спрашивал у них советов насчет своих литературных произведений.