Мессалина! С этим именем связываются воспоминания о том глубоком разврате, в котором погряз властелин Вселенной.
Роль любезного и любимого императора, игранная Клавдием, была наконец кончена.
Сбросив маску, Клавдий свободно отдался той роли, которую должен был играть во всемирной истории — роль подлого, глупого и жестокого тирана.
А так как он упражнялся в этом под влиянием своей жены, то нам необходимо объяснить, что это была за женщина.
Мессалина (Валерия), последняя внучка Октавия, сестра Августа, была дочерью Мессалы Барбата и Эмилии Лепиды.
Еще шестнадцати лет она уже выказывала самые развратные инстинкты. Да и как могло быть иначе? Отец ее, человек, хотя и уважаемый, предан был пьянству, из чего вытекало, что он совсем ею не занимался. А мать ее, Лепида, считалась одной из самых развратных женщин Рима, — одной из самых распутных и злых женщин.
В качестве жрицы Приана Лепида не довольствовалась почти открыто упражняться в самом безобразном сладострастии, уверяли, что она занималась магией и что под сенью ночи, в сообществе старой фессалийской служанки, составляла напитки, в которых любовная трава была по преступному расчету смешиваема с ядом.
Какова мать, такова и дочь.
Однажды, будучи шестнадцати лет, Мессалина заметила в галерее сирийского невольника, который заснул. Раскалив одну из своих шпилек, которые употреблялись римскими женщинами для того, чтобы удерживать волосы, она с громким хохотом проколола им обе щеки несчастного.
Тот кричал и плакал.
— На что ты жалуешься? — спросила его Мессалина. — Это я еще добрая. Вместо щек я ведь могла бы проколоть тебе глаза.
В другой раз перед ее дворцом прогуливался красивый школьник, приготавливая речь, которую он должен был произнести вечером.
Мессалина подошла к нему, взяла у него его таблички и, взглянув на него, сказала:
— Твоя речь ничего не стоит.
— Неужели? — смеясь возразил школьник. — Ты напишешь лучше?
— Без сомнения. Ты говоришь о философии… Философия пустая наука! В твои лета, при твоей красоте может быть одно только интересное занятие в жизни.
— Какое?
— Читай!
Мессалина подала свои таблички молодому человеку, на которых были начертаны следующие слова:
— Любить, любить и любить!..
Но за два года до восшествия на императорский трон, через шесть месяцев после развода со своей второй женой, Клавдий решил, что он женится на дочери Эмилии.
Мессалине едва было двадцать лет, а Клавдию уже сорок восемь. Несмотря на эту громадную разницу в летах, несмотря на бесчисленные физические недостатки будущего императора, Мессалина согласилась быть его женою.
Она дала это согласие потому, что Трифена, старая фессалийская колдунья, сказала ей, что этот человек скоро будет занимать одно из первых мест в Риме, что он будет императором, а она императрицей…
Не прошло и недели со дня сватовства будущего императора, как Мессалина, одетая в белую тупику, символ девственности, с челом, увенчанным цветами, символом плодородия, — покрытая пунцовым покрывалом, отправилась вместе с Клавдием в носилках, дно которых было покрыто овечьей шкурой, в храм Юпитера, где должна была праздноваться их свадьба.
Во главе процессии шла Лепида с толпой женщин, несших светильники. По окончании церемонии все отправились в жилище мужа, где был приготовлен свадебный пир.
Шестьдесят собеседников заняли ложа в триклиниуме, — так называлась пиршественная зала. Во время пира две артистки на цимбалах по очереди оглашали воздух звуками своих инструментов, дабы помешать пирующим совершить непростительное приличию, то есть заснуть за столом.
За десертом явились комедианты, которых называли гомеристами, потому что они декламировали стихи знаменитого греческого поэта, и начали увеселять пирующих.
Но Лепида, не понимавшая ни словечка по-гречески, по знаку Клавдия приказала заменить их танцовщицами, которые в то время, как один из египетских невольников, по имени Измаил, с удивительным искусством подражал пению соловья, начали постыдный танец.
Мессалина, чтобы лучше видеть этот танец, скинула свое покрывало; Клавдий разразился громким хохотом глупца.
Наконец, настал час, когда нужно было проводить Мессалину на брачное ложе, которое, следуя обычаю, было поставлено не в спальне, а в одной из галерей дворца, против двери, и возвышалось на эстраде из слоновой кости, окруженное статуями богов и богинь.
Пропели эпиталаму, или песню в честь новых супругов, потом, после того как Лепида обняла свою дочь и тихо перемолвилась с ней несколькими словами, Клавдий и Мессалина остались одни.