— Однако, Юния Силана, жена твоя, — прекрасна.
— Во всем мире для меня одна только женщина прекрасна: ты!
— Ты откажешься от Юнии, если я прикажу тебе?
— Завтра, сегодня же.
— А потом?
— Потом? Народ устал от ига Клавдия, пусть Мессалина, не заботясь о своем первом муже, завтра станет женой другого… женой настоящего мужчины… и завтра же народ, просвещенный этим смелым прозрением, столкнет сидящего на троне автомата.
— Чтоб возвести другого истинного мужчину… второго мужа императрицы?..
— Почему бы нет?..
Силлий так гордо произнес эти слова, что страсть, тем более пылкая, что она так долго сдерживалась императрицей к прекраснейшему римлянину, выразилась в лихорадочном восторге Мессалины.
— А! — вскричала она, сжимая ему со страстью руку, — ты прав! В тебе римляне найдут, по крайней мере императора. Ступай, скажи Юнии Силане, что она больше не жена тебе, и, клянусь богами, через неделю ты будешь моим мужем. Быть может, ты отвергнешь меня, когда падет Клавдий!.. Но какое мне дело! Раз в жизни я буду любима истинным мужчиной.
Из-за одной только гордости Силлий совершил безумный поступок, беспримерный в истории, ибо он не любил, он не мог любить Мессалину.
Несчастный! Он любил свою жену…
Между тем, следуя тем роковым путем, на котором по замечательному выражению Тацита «опасность была единственной защитой против опасности», в тот же день, вернувшись домой, Силлий объявил Юнии Силане, чтоб она немедленно отправилась к своим родным, по-тому что он разводится с нею.
Сначала она думала, что он шутит. Но видя его, бледного, но твердого, слыша его глухой, но не дрожащий голос, повторявший обыкновенную в этом случав формулу: «Иди! Я тебя отпускаю!..», Юния Силана, сдержав рыдания, рвавшиеся из ее груди, поклонилась и прошептала: «Боги да простят вам и да хранят вас, Каий Силлий!..» Она удалилась.
Со своей стороны, Мессалина не медлила и повсюду объявила, что выходит замуж за Силлия. В течение недели, протекшей со времени первого разговора, она отослала в дом своего нового супруга большую часть своих богатств, свою золотую посуду и своих невольников.
Было невозможно, чтоб происшествие, взволновавшее весь город, осталось тайной для Клавдия.
— Что это значит? — спросил он императрицу. — Меня уверяют, что вы намерены выйти замуж за Каийя Силлия?
У Мессалины был уже приготовлен ответ.
— Ваше величество не обманули, — возразила она. — Необходимо, чтобы при вашей жизни вся империя была уверена, что я поступаю так, как будто бы вы лежали в гробнице.
— А! А почему нужно, чтоб в этом были все уверены?
— Потому что мне открыто невидимым голосом, что предатели злоумышляют погубить вас. Они хотят похитить у вас власть. Но я бодрствую, и привлекая на себя и на одного из ваших врагов всю тяжесть общественного негодования, отвращаю опасность — от вашей священной особы. Вот мой брачный контракт с Силлием… Подпишите его, дабы, когда настанет время сбросить притворство, я могла бы доказать, что действовала с вашего соизволения.
Клавдий подписал. Он подписал брачный контракт своей жены с Силлием. Подумайте: внутренний голос говорил об этом!.. Мессалина играла эту опасную комедию из повиновения богам, для того чтобы спасти Клавдия!.. При таких условиях слюнявый идиот обеими руками подписал бы приказания о своей смерти, если бы ему это предложила Мессалина.
На другой день, пользуясь отсутствием императора, которого заботы о жертвоприношении призывали в Остию, за пять миль от Рима, Мессалина праздновала свою свадьбу со всеми обычными церемониями.
Вкусила ли она в объятиях прекраснейшего римлянина все то счастье, о котором мечтала?..
Желательно думать, что, по крайней мере, в эту первую брачную ночь коронованная куртизанка не покидала брачного ложа ради подражателя соловью.
Мессалина при совершении своего циничного преступления забыла только одно, что, если Клавдий был настолько глуп, чтобы простить ее, то близ него были и умные люди, которые могли не извинить ее.
К числу этих людей принадлежал Нарцисс, прежний любовник Мессалины. Пока Мессалина предавалась распутству и выставляла в смешном виде своего слишком добродушного супруга — Нарцисс улыбался — даже более, не раз официально помогал в прихотях своей любезной подруги.
Он по воле императора отдал в полное ее владение фигляра Мнестера, в которого та влюбилась. В другой раз он приказал начальнику ночной стражи, Децию Кальпурнию, совершенно закрыть глаза, если ночью случится встретить на улице некую Лизиску, имевшую некоторое сходство с императрицей.