— Пусть так, — возразил сэр Гунчтон, — но из простого любопытства, как художник, вы, надеюсь, не откажетесь увидеть самую знаменитую куртизанку в Японии китаянку Чианг-Гоа.
— Нет! Нет! — воскликнул д’Ассеньяк. — Если не для самого себя, то для меня Данглад нанесет визит к Чианг-Гоа. Мы к вашим услугам, сэр Гунчтон. Ведите нас. Куда?
— Полагаю, сначала обедать, — сказал Дапглад. — Это предложение мне больше нравится. Я чертовски голоден.
— Держу пари, — улыбаясь, сказал Гунчтон, — что обед понравится вам меньше, чем женщина.
А так как художник отрицательно покачал головой, то англичанин с той же улыбкой продолжал:
— Знаете вы французскую пословицу, которая гласит: не надо говорить: «Фонтан, я не стану пить из тебя воды!» Познайте сначала фонтан, чтобы доказать искренность своего отвращения.
Разговаривая таким образом, трое европейцев и их проводник переходили мост, весь из кедрового дерева, украшенный великолепными резными балюстрадами. Нагани Чинаноно самым вежливым образом принял своего друга, сэра Гунчтона, и его товарищей — знаменитых французов.
— Дом мой — ваш дом, — сказал он им с вежливым видом.
Дом купца в Иеддо если не элегантен, то зато обши-рен. Дом был окружен верандой. Под сводом галереи, выходившей в сад, был подан обед, состоявший исключительно из рыбы, плодов и пирожного, так как было еще время охоты, на рынках не было дичи, а в Японии неизвестны вовсе баранина, козлятина и свинина, быки же употребляются единственно для домашних работ.
За десертом два лакея принесли чай и сакэ, опьяняющий напиток, добываемый из риса, который Нагаи Чинаноно особенно рекомендовал своим гостям. Но одного глотка сакэ было достаточно для Данглада и д’Ассеньяка; они поспешили к мадере и шампанскому. Закурили маленькие металлические трубки, наполненные чрезвычайно тонким ароматическим табаком, так как в Японии неизвестно употребление опиума. Потом д’Ассеньяк начал разговор, который перешел на Чианг-Гоа.
При первых словах о знаменитой куртизанке Нагаи Чинаноно прикусил язык. Нагаи Чинаноно был честный муж: ему приходилось быть неверным, но только в том случае, когда он не мог поступить иначе.
— Чианг-Гоа! — сказал он, бросая на англичанина укоризненный взгляд. — Как, сэр Гунчтон говорил вам об этом создании?..
— Даже хуже, — возразил сэр Гунчтон, — строго соблюдая правила установленного ею этикета, я, пока готовили здесь обед, послал одного из ваших слуг к этому созданию, извещая ее о том, что сегодня вечером я и эти господа, а если хотите, то и вы, отправимся к ней с визитом.
— О! О! Со мной? Вы шутите!.. Я женатый человек!..
— Таким образом, — спросил Данглад, — чтобы быть принятым Чианг-Гоа, необходимы какие-то особые предупреждения?
— Конечно, — отвечал сэр Гунчтон, — и при неисполнении этого условия самые знатные вельможи, сам микадо, духовный повелитель Японии, рисковал бы разбить себе нос об ее двери.
— Так она очень могущественна?
— По праву красоты. По праву, перед которым всего охотное склоняются люди.
— Она и богата?
— Очень, вероятно. Положительно известно одно только, что она живет на широкую ногу. Не правда ли, Нагаи?
— Почем мне знать! Разве я бывал у Чианг-Гоа?
Сэр Гунчтон захохотал.
— Это уж слишком! — сказал он. — Именно вы в последний раз так расхваливали мне ее красоту и роскошь ее жилища, что возбудили во мне желание познакомиться с бриллиантом Иеддо, как прозвали Чианг-Гоа.
— Ну, это правда! — сознался японец. — Имея, господа, жену и детей, не делаешься же мраморным. Да, я был у нее один раз.
— Один раз только?
— Ну, может быть, два раза, но не больше… Я видел Бутон розы.
— Кто это — Бутон розы? — спросил д’Ассеньяк.
— Чианг-Гоа. Это и значит — Бутон розы.
— Бутон розы! Бриллиант Иеддо!.. Сколько имен для одной куртизанки, — заметил Данглад.
— Они заслуженны, — пылко сказал японец. — По своей свежести Чианг-Гоа — это Бутон розы, по блеску — бриллиант…
— А сколько лет этому бриллианту? Этому бутону?
— Четырнадцать.
Д’Ассеньяк и Данглад невольно переглянулись.
— Четырнадцать лет? — повторил первый. — А сколько времени ее знают?
— Три года.
Оба друга снова взглянули один на другого.
— Вы забываете, — улыбаясь, сказал им сэр Гунчтон, — что в этой стране девушка в десять лет становится женщиной и в двенадцать часто матерью.