— Ты знаешь, кто я?
— Если б ты был сам император, — ответила Феодора, — все-таки ты расквасил бы себе нос, а я бы не меньше смеялась. Разве смех, по-твоему, — преступление.
Гецебол закусил губы. Сердиться ему или не сердиться? Эта куртизанка была очень дерзка, но в то же время — прелестна!.. Во сто раз прелестнее Анастасии.
— У тебя веселый характер, моя милая! Как тебя зовут?
— Феодора.
— Ну, Феодора, по моему мнению, — смех не преступление, напротив, я сам очень люблю веселых людей. Я их так сильно люблю, что если ты согласна, я возьму тебя с собой в Фригию.
— Вы берете меня с собой? Но мне также необходимо, в свою очередь, узнать, кто ты, чтобы размыслить, ехать ли с тобой.
— Это справедливо. Меня зовут Гецебол. Я правитель Фригии, Битинии, Лидии и Эонии. Я живу во дворце в Никее и имею другой.
— А я где буду жить?
— В моих дворцах, вместе со мной, моя милая!..
Феодора подумала с минуту. Гецебол был не молод и не красив, несмотря на свой парик с длинными темно-русыми локонами. Но он был правителем Фригии, Битинии, Лидии и Эонии. Он обладал дворцами. Кроме того, его предложение вызвало завистливую гримасу у Комптоны и Анастасии, главное — у Анастасии, которая видела, как ее добыча ускользнула у нее из рук.
И если для женщины приятно уязвить соперницу, то еще приятнее, когда эта соперница сестра.
— Едем! — сказала Феодора.
— Едем! — повторил обрадованный Гецебол.
В тот же вечер новая возлюбленная пара выехав из Босфора, направилась в Никомедийский залив; на другой день они вышли на берег в Битинии и, следуя по римской дороге, достигли берегов Сангария, где позже император Юстиниан построил мост, бывший чудом века — мост Софона.
Но Феодора не подозревала тогда, что она возвратится в эту страну вместе с императором, своим супругом. В этот час, рядом с любовником, в тележке, везомой мулами и сопровождаемой солдатами и невольниками, побежденная жарой, она, подобно своему любовнику, засыпала. Она не спала, но была погружена в дремоту и с полузакрытыми глазами строила план поведения. Она согласилась быть любовницей Гецебола, по в глубине души радовалась ли она этому? Нет. Молодая и хорошенькая женщина никогда не радуется тому, что принадлежит старику.
Сквозь свет своих ресниц, рассматривая морщинистое, дряблое лицо наместника, она невольно припоминала прекрасную голову Адриана. «Как, — говорила она самой себе, — я буду вынуждена выносить ласки этой старой обезьяны? Принуждена притворяться, что люблю его!.. Притворяться? Да. С виду я буду его любовницей, но на самом деле… Мы посмотрим».
Феодора достигла Никеи не в очень благоприятном для Гецебола расположении духа. Тем не менее должно полагать, что из чистого расчета она нашла полезным отказаться от своей сосредоточенной суровости, и вскоре, ослепленный ее благодарной нежностью, старик облек свою любовницу безграничным могуществом. Она злоупотребляла им. Бросая золото горстями, она каждую неделю давала праздник или во дворце, или в театре. Каждый день она покупала новые наряды, ее ящики были наполнены материями из Персии и Китая, ее ларчики — драгоценными каменьями, ее конюшни — породистыми лошадьми, ее портики — невольниками. Чтобы удовлетворить прихотям своей любовницы, Гецебол опустошил свои ларцы, затем ограбил жителей вверенных ему провинций, на которых наложил чрезвычайные налоги. Сначала начался ропот, потом раздались крика… Правитель мало заботился об этих криках, лишь бы платили… Но шум достиг Константинополя, император отправил в Никею консула Кефегия с поручением проучить Гецебола, а при случае и наказать.
Кефегий был добряк, имевший некоторую привязанность к Гецеболу, с которым он некогда победил болгар, он нашел его за столом с Феодорой…
— Кефегий! — вскричал Гецебол. — Какой ветер занес вас? Полагаю, вы не обедали? Рабы, скорее прибор его светлости…
— Извините, дорогой друг, — возразил Кефегий, — я с удовольствием сейчас пообедаю с вами, но прежде я должен бы сказать вам наедине несколько слов.
— Наедине?..
— Да, по повелению его величества императора.
Гецебол побледнел.
— Феодора, мы сейчас к тебе придем, — сказал он.
И немедленно он увел Кефегия. Тот не замедлил с объяснением дела.
— Дорогой Гецебол, — начал он, — его величество не доволен вами.
— О!
— Позвольте! Между нами, его милость имеет серьезные причины быть недовольным. Вы разоряете страну для увеселения женщины…
— Но…
— Но, опять-таки между нами, вам известно, мой уважаемый друг, что Анастасий, который сама доброта, когда ему подчиняются, становится свирепым, если заметит, что ему сопротивляются. Итак, выбирайте, я имею полномочия: или вы прогоните немедленно эту женщину…
— Прогнать Феодору?.. Никогда!..
— Позвольте мне продолжать, прошу вас. Или вы немедленно прогоните вашу любовницу… и ваши… глупости будут забыты… или приготовьтесь умереть…
— Умереть?
— Умереть сегодня же. Прочтите этот пергамент. В нем сказано: приказ повиноваться консулу Кефегию, как самому мне, подписал — Октавий, с приложением его печати. Полноте, Гецебол, вы не заставите старого товарища прибегнуть относительно вас к жестоким крайностям. И согласитесь, что простое подобие сопротивления было бы новым безумством с вашей стороны. Вы поймете, что я принял предосторожности. Я взял с собой несколько молодцев, которые перебьют ваших фригийских солдат, как мух… Извольте взглянуть!
Из открытого окна консул показал правителю сотню сагонтинских солдат, построенных как на битву перед его дворцом.
Внезапная борьба поднялась в душе Гецебола. Как, за свою безумную страсть к женщине он должен умереть? Но что особенного в этой женщине, чего бы не было в другой?.. Ничего!..
— Вы правы, Кефегий, — сказал он, — я был безумен… Но я излечился и докажу вам… Пойдемте!
И вошел под руку со своим другом в залу, где Феодора, сидя на кресле из черного дерева, спокойно продолжала обедать.
— Презренная! — вскричал старик громовым голосом, протягивая руку к своей любовнице. — Презренная! Сию же минуту вон из этого дворца, в который ты никогда не должна бы входить! Я тебя прогоняю! Слышишь ли, прогоняю?! И чтобы завтра же тебя не было в этой стране, которую ты разорила своим недостойным мотовством. Это так же верно, как и то, что меня зовут Гецеболом и что я люблю и уважаю нашего великодушного императора, могущественного Анастасия, а тебя заставлю погибнуть под плетьми.
Феодора встала, когда правитель обратился к ней с этой ругательной речью, но встала не спеша и без всякого смущения. Если б не легкий румянец на щеках и почти незаметное дрожание губ, сказали бы, что это ругательство, такое грубое по форме, было принято ею за любезность.
Так же хладнокровно она дошла до двери, которую отворил пред ней один из служителей, в последний раз служивший ей.
На пороге этой двери, обернувшись, она окинула старика презрительным взглядом:
— Подлец! — сказала она.
Гецебол задрожал… Он хотел говорить… Его язык прилип к гортани…
— Оставьте, — сказал Кефегий, великодушно поспешив на помощь своему другу, — разве вы не знаете, что такое гнев женщины!
— Подлец! — повторила Феодора.
И она вышла.
Вечером она покинула Никею.
То было справедливое возмездие! Феодора постыдно оставила молодого и прекрасного любовника, старый и гадкий любовник постыдно прогнал ее. Она не стоила того, чтобы жалеть ее.
Что стало с ней после того, как она оставила Фригию? Мы не могли это открыть, несмотря на все наши розыски. С 517 года — эпохи, когда она была любовницей Гецебола, до 525, — начала сношений с Юстинианом, — история молчит о Феодоре. В каких странах в течение девяти лет раскидывала она свой шатер куртизанки? Мы не знаем, но можем сказать, что она умела избирать себе жилища, ибо когда в 525 году мы встречаем ее в Константинополе, на ипподроме Феодосии, она была вся в бриллиантах.