— Кто там? — спросила она.
— Отвори. Это я! — произнес глухой голос.
То был голос Чезаре, ее брата. Не одеваясь, Лукреция отворила дверь.
Чезаре вошел.
Она хотела зажечь свечи.
— Бесполезно! — сказал он, удерживая ее за руку. — Нам не нужно огня, чтобы поговорить.
— Как хочешь, — ответила она.
Он бросился на диван, стоявший напротив постели, она села с ним рядом. Наступило молчание, в продолжение которого Чезаре, привыкая к полумраку, не переставал глядеть на белую фигуру, сидевшую рядом с ним.
Удивленная этим молчанием Лукреция, смеясь, спросила:
— Что ты, Чезаре, хочешь мне сказать?
— Не смейся!..
— А! Я не должна смеяться!.. С тобой случилось какое-нибудь несчастье?..
— Со мной? Нет!
— С кем-нибудь из братьев?
Чезаре сделал презрительное движение.
— Я смеюсь над нашими братьями! — возразил он. — Я люблю только одно существо во всем мире: тебя, Лукреция!..
— О! А мать, а отца?..
— Я их люблю не так, как тебя. За тебя я отдам всю свою кровь, я продам душу… Знай, что я за тебя сделал, я убил человека.
— Боже!..
— Ты не увидишь больше Николу Альбергетти, как не видишь Марселя Кандиано!..
— А! Так это ты убил Кандиано?
— Я.
— За что?
— Я тебе сказал, за то, что я люблю тебя!.. Потому что я так люблю тебя, что не хочу, не хочу, чтобы у тебя был любовник…
— А! А!.. Теперь я предупреждена. Не иметь любовника… А буду ли, по крайней мере, я иметь позволение выйти замуж?
— Ты еще слишком молода, чтобы идти замуж.
— И мужа не иметь! Но знаешь ли, Чезаре, твоя братская привязанность слишком жестока!..
— Я не брат тебе!..
— Кто же ты?..
— Кто я?.. Примирись с этим неведением, Лукреция!.. Кто я, кем я хочу быть для тебя, ты уже давно подозреваешь это. Хочешь ли, чтобы убедить тебя совершенно, я убью еще несколько глупцов, которые встанут между нами? Хорошо! Я убью. Но я люблю, люблю, люблю тебя, Лукреция!.. Я люблю тебя и ради тебя играл своей жизнью… Потому что я не умертвил Альбергетти… Я убил его в честной битве… Если б он убил меня, поплакала бы ты обо мне?.. Любишь ты меня?.. Лукреция!.. Моя Лукреция!..
И он сжал ее, трепещущую, в своих объятиях. Трепещущую не от радости, а от ужаса…
Правда, она давно замечала что-то чудовищное в чувствах Чезаре. Быть может, она даже угадала в нем убийцу Марселя Кандиано. Между тем, как ни было развращено ее воображение, Лукреции было только семнадцать лет. За отсутствием души плоть возмущалась в ней от первого дерзкого прикосновения…
При блеске молнии она смотрела на своего брата… Чезаре Борджиа был красив, очень красив!.. Он был прекрасен, а Лукреция должна была быть Лукрецией…
Однако она его отталкивала, говоря:
— Нет! Ступай! Если б узнали, что ты у меня в этот час?.. Ступай!..
— Кого же ты боишься?..
— Тебя! Ты безумен!.. Говоришь о любви, когда только что убил человека!..
— Ты жалеешь этого человека!..
— Э! Нет!.. но…
Раздался глухой удар грома.
— Слышишь?.. — проговорила она. — Это голос оскорбляемого тобой Бога!
Чезаре насмешливо покачал головой.
— Я слышу шум, производимый электричеством, и ничего больше, — ответил он.
— Наконец, я хочу спать… я буду больна… Эта гроза пугает меня… Умоляю тебя, Чезаре, удались!
— После того, как ты подаришь мне поцелуй.
Она приблизилась к нему и остановилась…
Снова раздался стук в дверь, и в то же время послышался голос:
— Отвори, Лукреция! Это я, Франческо.
— Франческо? — спросил Чезаре, хмуря брови. — Что тебе нужно?..
Она зажгла свечу, накинула первую попавшуюся под руки одежду и отворила дверь.
Франческо был годом старше Чезаре, которому было девятнадцать лет. Черты лица его были не так правильны, как у его младшего брата, зато выражение было нежнее и приятнее. Но в эту минуту он совсем не улыбался.
Он вошел, не выразив ни малейшего изумления при виде брата, поклонился сестре, потом, обращаясь к Лукреции, сказал с холодной усмешкой:
— Теперь, моя малютка, если хочешь успокоиться, тебе никто не будет мешать. Ступай в постель и спи.
Чезаре встал бледный и приблизился к Франческо:
— А! А! — воскликнул он. — Ты нас подслушивал!
— Я не подслушивал, — спокойно возразил Франческо, — я наблюдал за тобой!..
— То есть, подслушивал за дверью?..
— Да. И я должен сознаться, что не раскаиваюсь в своем любопытстве. Мне довелось услышать очень странные вещи!..
— Франческо!..
— Чезаре!..
Братья с угрожающим видом стояли друг против друга. Лукреция бросилась между ними.
— Полно! — вскричала она. — Уж не хотите ли вы сейчас драться? Право, эта гроза действует раздражительно на нервы. Если тебе хотелось подслушать наш разговор с Чезаре — тем лучше для тебя! Ты будешь меньше удивлен завтра, когда услышишь о смерти Альбергетти. Чезаре не хочет, чтобы у меня были любовники. Ты, быть может, тоже не хочешь?.. Поспорим, что ты не хочешь!.. Ну, у меня их не будет… Клянусь вам!.. Теперь прощайте! Ступайте спать н, чтобы вам не было завидно…
Молниеносно наклонившись поочередно к обоим братьям, Лукреция дала им по жаркому поцелую, затем, толкнув их к двери, сказала:
— До завтра!
Они хотели говорить.
— Ни слова, или я рассержусь, — докончила она, красноречиво пожимая обоим руки. — Я люблю только вас… Я хочу любить только вас… Я никого не буду больше любить… Довольны вы?.. Прощайте!..
Заперев дверь и закрыв окно, Лукреция легла и, улыбаясь, шептала: «А! И тот тоже!»
Он тоже!.. Как он? Что тоже! И почему Лукреция улыбалась?.. Угадайте, читатели.
Жак Бурхард уверяет, что Лукреция не только принадлежала обоим братьям, но что позже была даже в постыдной связи со своим отцом.
Мы окончили пролог первой драмы стыда и позора, которым занята вся история Лукреции — история, переполненная преступлениями. Мы видели ее еще девушкой — блудницей, теперь взглянем на женщину.
Есть оттенки даже в ужасном, но тут нет: если Лукреция Борджиа отравляла своих любовников, своих мужей, то она еще отвратительней в виде соперницы своей матери и любовницы братьев.
Виктор Гюго в своей драме дает Лукреции сына Дженаро, которого она находит в Венеции, будучи уже женой Альфонса д’ Эсте, герцога Феррарского, которого она любит, спасает от смерти и который ее убивает…
Но дело происходило не совсем так.
Дочь Лукреции (один только дьявол знает, кто был отец — Чезаре или Франческо) исчезла при самом рождении, отданная Розой Ваноччей на воспитание крестьянке в окрестностях Вероны. Беременность Лукреции и роды были для всех посторонних тайной. Оправившись, Лукреция снова принялась за прежнюю веселую жизнь… Но Чезаре, во избежание нового скандала, был отправлен отцом и матерью в университет в Пизу, а Франческо в Падую.
Что касается Лукреции, то ей дали мужа: молодого испанца, фамилия которого неизвестна. Да и к чему нужна была ему фамилия! Он существовал так недолго! Его взяли, когда считали нужным, и избавились от него, как только он стал бесполезен.
Родриго Борджиа стал Папой только в 1492 году, но, сгорая от нетерпения увидеть свое семейство, он в 1487 году привез его в Рим. Любезный друг дон Мануэль Мельхиори, перекрещенный в графа Фердинанда Кастильского, из брата Розы в Венеции в Риме превратился в ее мужа. Муж Лукреции был изумлен этой метаморфозой, К тому же Родриго имел на нее виды, а потому однажды мать спросила у Лукреции:
— Очень ты любишь своего мужа?
— Я? Нисколько! — ответила тут же Лукреция.
— Значит, если с ним случится какая-нибудь неприятность, ты не огорчишься?..
— Какого рода неприятность?
— Например, если б он умер неожиданно… Он мал ростом… Несколько толст… шея у него ушла в плечи. Подобного рода люди подвержены апоплексии.
Лукреция улыбнулась.