Кальдероне, хоть и скомпрометированная более других, была спасена королевским заступничеством и отделалась только страхом. Но страх этот был так силен, что, страдая с того самого дня, когда она предстала перед жестоким трибуналом, она угасала и умерла 22 ноября 1632 года.
Рассказывают, что последним словом, которое она произнесла, готовясь испустить последний вздох, было имя: «Педро!..»
Тело забывает, а душа помнит.
Лола Монтец
Если чье-либо существование и было бурно, так именно этой женщины. Ее история — роман, переполненный всякого рода безумствами. Единственно, что смущает и оскорбляет в ее истории, так именно то обстоятельство, что во всей жизни Лолы тщетно было искать намек на сердце.
Когда-то, тому назад целые века, если рождался принц или принцесса, то все дружелюбные феи, стекаясь к колыбели, одаривали ребенка физическими и нравственными совершенствами. Однако это не мешало этому ребенку, когда он вырастет, проходить по жизненной дороге, усеянной колючками и терниями, разбросанными какой-нибудь старой и уродливой колдуньей, которую, к несчастью, позабыли пригласить на крестины.
И вот, подобно принцам и принцессам доброго старого времени, Лола Монтец, столь одаренная всеми совершенствами, вследствие какой-то противоречивой силы, была лишена главного, чтобы быть счастливой…
Казалось, при ее рождении какой-то злой гений сказал ей:
«Иди! Ты будешь жить любовью и для любви, но — жрица без веры и поэтому презираемая сыном Венеры — всю свою жизнь ты не будешь любить и не будешь любима никем. Как вечного жида наслаждения я приговариваю тебя странствовать из страны в страну, от человека к человеку. И когда ты умрешь, ни один из тех, которые дарили тебе самые жаркие ласки, не прольет о тебе ни одной слезы. Ни один вздох сожаления не ответит, подобно эху, на твой последний вздох».
Вечный жид наслаждений! Пусть так! В этом отношении предсказание сбылось. Лола Монтец посетила все пять частей света, и от нее зависело открыть шестую, чтоб посеять там поцелуи.
Но что касается этого единственного вздоха сожаления, этой единственной слезы, которой ее лишили — пророк несчастий ошибся. Более чем вероятно — кто-то сожалел и плакал о Лоле…
Испанка Лола Монтец, испанка по имени, по языку, по поведению, по цвету кожи, по глазам, по волосам, испанка по всему, вовсе была не испанка, а швейцарка, ибо родилась 22 апреля 1819 года не в Севилье, как утверждают некоторые биографы, а в Монтрозе, в Швейцарии.
Правда, в жилах у нее текла иберийская кровь по матери, Розиты Монтец из Гаванны.
Но отец ее, лейтенант Жильберт, был ирландец.
По причинам, которые нам неизвестны, лейтенант Жильберт, связанный с Розитой только узами нежного согласия, — нашел удобным в одно прекрасное утро быстро разорвать эти узы, и покинутая мать и ребенок переселились из Швейцарии в Англию. Они поселились в Бате в графстве Соммерсет.
Рознта Монтец нашла в этом городе мужа, настоящего мужа, уже зрелого, пятидесяти пяти лет, когда ей едва было тридцать…
И при этом, не очень заботясь о прошлом своей жены, этот человек предлагал такую улыбающуюся для нее будущность! Не будучи богатым, владелец бумажной фабрики, Обадия Крежи, жил в полном довольстве. И Розита Монтец поспешила превратиться в мистрис Крежи. И с согласия своего мужа, ее первой заботой было поместить их дочь, маленькую Лолу, в превосходный пансион, находившийся на королевской площади и управляемый достойной уважения леди Ольдридж, чтобы ее научили там всему, чему она хотела научиться…
А Лола хотела знать все. Она училась по-английски, по-французски, по-итальянски, по-испански, по-немецки, танцам, музыке, рисованию. Она даже выучилась — о чудо! — тому, что ей и не преподавали: любви…
Но у нее ведь было столько талантов!..
Рядом с пансионом мистрис Ольдридж процветало заведение для молодых людей, под управлением Конбурна.
Только стена отделяла сады двух заведений.
Волки около овец! Положим, что у волков были только молочные зубы, но все-таки это было неблагоразумно.
В ту же самую церковь, куда каждое воскресенье мистрис Ольдридж водила своих питомцев, Конбурн также постоянно водил своих. И из этого еженедельного сближения доселе не вытекало ничего такого, чем бы могла оскорбиться нравственность. Напротив, по выходе из церкви мальчики дерзко смеялись над девочками, которые платили им тем же.
Среди учеников мистера Конбурна находился некто Вильям Бакер, блондин пятнадцати лет, который вместо того, чтобы насмехаться над девочками, вздумал бросать на них томные взгляды, инстинктивно веря, что какая-нибудь из них также инстинктивно ответит на них.
Наш юный ловкач рассчитал верно, одна из учениц мистрис Ольдридж приняла на свои счет эти взгляды.
Это была Лола Монтец. Ей было тринадцать лет. В одно воскресенье Вильям осмелился передать записку Лоле. Эту записку, впервые говорившую ей о любви, Лола слово в слово помнила и спустя двадцать лет. Вот она:
« О, мисс, как вы прекрасны и как будет гордиться тот, кому будет принадлежать ваше сердце и рука!.. С тех пор, как я вас увидел, я только и думаю, что о вас! У меня одно только желание: сказать вам, что я чувствую. И если вы хотите, это очень легко. В нашем заведении обедают в одно время с вашим; во время обеда, в назначенный день, мы оба уйдем из-за стола и достигнем глубины сада, где я сумею перелезть через стену, чтоб увидать вас. Угодно вам? Отвечайте мне в будущее воскресенье одним словом или даже знаком, если вы боитесь писать. О, мисс, как вы прекрасны, и как я люблю вас!..
На жизнь и на смерть ваш
Вильям Бакер
Р. 3. Не забудьте, если будете писать, сказать ваше имя. Не знать, кого любишь, очень неприятно».
Лола не только приняла это предложение, но выразила это даже письмом.
« Я верю вам. Завтра, во время обеда, я буду в саду у большой стены. Остерегайтесь сделать себе что-либо неприятное, когда будете влезать. Меня зовут Лола Монтец.»
Ясно, что свидания нашей юной четы были очень невинны. С помощью каштана, осенявшего площадку пансиона, Вильям вскакивал на стену и оттуда к своей возлюбленной, в сад мистрис Олдридж. С той же легкостью он возвращался назад, причем ему был помощником платан. Таким образом, они оставались от двадцати до двадцати пяти минут вместе, повторяя друг другу, что они вечно будут любить.
Лола обожала своего доброго Вильяма, а Вильям также обожал Лолу, но чтоб обмениваться раза три в неделю своими любовными признаниями, они были вынуждены каждый раз отказываться от обеда. Это была жертва для тринадцати- и пятнадцатилетних желудков.
Лола первая придумала, как удовлетворить и любовь, и требование аппетита. На пятое свидание она явилась с огромным куском хлеба, который как преданная любовница разделила со своим возлюбленным. Полный благодарности, на следующее свидание, любовник явился, сгибаясь под тяжестью варенья и пирожных, приобретенных на свои деньги.
К несчастью, и Конбурн и мистрис Ольдридж начали удивляться этому повторяющемуся отсутствию из-за хронического недомогания во время обеда Вильяма Бакера и Лолы Монтец.
За ними стали наблюдать, и наши влюбленные были схвачены — с поличным — сидящими на траве и готовыми уничтожить… лепешку!..
Какой скандал! В тот же вечер Лола была возвращена своим родителям; мистер Вильям отправлен в свое семейство.
Что сказало семейство блондина, узнав, что из среды его вышел недостойный обольститель, мы не знаем. Но что касается мистрис Крежи, то если для проформы она довольно строго отнеслась к своей слишком уж нетерпеливой девочке, то втихомолку она не могла не посмеяться над тем, что стыдливая мистрис Ольдридж, подымая к небу свои длинные руки, называла преступлением.