– Я была голодна, – пожала плечами Миртаи, – и мне некогда было охотиться. Волк был не очень вкусный, наверное потому, что сырой. Если б у меня было время поджарить мясо, может быть, оно оказалось бы повкуснее.
– Ты странная женщина, любовь моя.
– Но ведь именно поэтому ты меня и любишь, верно?
– Ну да… еще и поэтому. Ты уверена, что мы не можем поговорить о нашем затруднении? – Он явно возвращался к теме, которую они обсуждали прежде – и неоднократно.
– Нам не о чем говорить. Мы должны заключить брак дважды – один раз в Атане, другой, когда вернемся в Пелозию. Мы не станем мужем и женой, пока не пройдем оба обряда.
– Но ведь после обряда в Атане мы уже будем наполовину женаты.
– Мне этого недостаточно, Кринг. Я девственница. Я так часто убивала, защищая свою девственность, что быть «наполовину женой» меня не устраивает. Тебе придется подождать.
Кринг вздохнул.
– Ждать придется так долго, – скорбно проговорил он.
– От Атаны до твоей Пелозии не так уж далеко, Кринг. Я не дам тебе мешкать.
– Дело не в самом путешествии, Миртаи. Дело в том, что перед свадьбой в Пелозии тебе придется провести два месяца в шатре моей матери. Ты должна будешь научиться нашим обычаям и образу жизни.
Миртаи в упор взглянула на него.
– Должна? – зловеще переспросила она.
– Таков обычай. Пелойская невеста перед заключением брака проводит два месяца в шатре матери своего жениха.
– Зачем?
– Чтобы узнать о нем все.
– Я и так уже знаю о тебе все.
– Ну да, конечно, но уж таков обычай.
– Что за нелепость!
– Обычаи часто бывают нелепы, но я ведь доми и должен подавать пример своим подданным – а ты будешь моей домэ. Пелойские женщины не станут почитать тебя, если ты не проделаешь все, как надлежит.
– Я научу их почтению! – Взгляд Миртаи отвердел.
Кринг откинулся на спину, опершись на локти.
– Этого-то я и боялся, – вздохнул он.
– Потому ты и не заговаривал об этом раньше?
– Я ждал подходящей минуты. Там, в корзине, случайно нет вина? Разговор пойдет легче, если мы расслабимся.
– Вино подождет. Вначале договорим, а уж потом будем расслабляться. Что это за чепуха насчет двух месяцев?
– Сейчас попробую объяснить. – Он потер ладонью бритую макушку. – Видишь ли, когда мы говорим, что невеста должна «узнать все о своем муже», это не значит, что она будет учиться, что готовить ему на завтрак и тому подобное. На самом деле речь идет о собственности.
– У меня нет собственности, Кринг. Я рабыня.
– Когда мы поженимся, ты уже не будешь рабыней. Ты станешь весьма состоятельной женщиной.
– О чем это ты?
– Пелойским мужчинам принадлежат их кони и оружие. Все остальное – собственность женщин. Раньше, что бы я ни украл – обыкновенно скот, – я отдавал это своей матери. Она надзирает за моим имуществом, пока я не женюсь. Кое-что из этого имущества, само собой, принадлежит ей. Вот для того-то и нужны эти два месяца – чтобы вы с ней с обоюдного согласия поделили имущество.
– Это не займет много времени.
– Пожалуй, что так. Моя мать женщина рассудительная, но вам с ней еще предстоит найти мужей моим сестрам. Это было бы не так трудно, будь их поменьше.
– Сколько их у тебя? – Голос Миртаи был теперь тверд, как кремень.
– Э… по правде говоря, восемь.
– Восемь? – ровным тоном переспросила Миртаи.
– Мой отец был весьма вынослив.
– И мать, судя по всему, тоже. Твои сестры, по крайней мере, не уродины?
– Нет, они более или менее сносны, хотя, конечно, не такие красавицы, как ты, любовь моя, – да и кто мог бы с тобой сравниться?
– Об этом мы поговорим позже. С твоими сестрами могут быть трудности? Кринг моргнул.
– С чего ты это взяла?
– Я тебя знаю, Кринг. Ты оставил разговор о сестрах напоследок. Это значит, что тебе очень не хотелось говорить о них, а стало быть, с ними будут трудности. Так в чем же дело?
– Они привыкли считать себя богачками, а потому напускают на себя важность.
– И это все?
– Миртаи, они очень заносчивы.
– Я их научу смирению, – пожала она плечами. – Поскольку их всего восемь, я управлюсь со всеми одновременно. Я отведу их на часок на ближайшее пастбище, и когда мы вернемся, они будут очень смирными, – и с великой охотой согласятся на тех мужей, которых выберем я и твоя мать. Уж я позабочусь, чтобы они согласились на что угодно, только бы удрать подальше от меня. Утром мы с твоей матерью поделим имущество, днем я укрощу твоих сестер, а к вечеру мы с тобой сможем пожениться.
– Так у нас не делают, любовь моя.
– На сей раз все будет сделано именно так. Мне не больше хочется ждать, чем тебе. Может быть, придвинешься ближе и поцелуешь меня? Раз уж мы обо всем договорились, не стоит упускать такого удобного случая.
– И я того же мнения, любовь моя, – ухмыльнулся Кринг и, заключив Миртаи в объятия, поцеловал ее. Поцелуй вначале был сдержанный и приличный, но это продолжалось недолго. Миг спустя он стал куда более страстным.
– Вот теперь все будет отлично, – самодовольно сказала Даная. – Я не была уверена, как посмотрит Миртаи на то, чтобы жить вместе с матерью Кринга, но теперь уж она все уладит.
– И раздразнит пелоев, – заметил Спархок.
– Переживут, – пожала плечами принцесса. – Они слишком закоснели в своих обычаях и традициях, и им необходим человек вроде Миртаи, чтобы открыть им глаза на современный мир. Пойдем дальше, Спархок. Мы еще не закончили.
– И как давно это продолжается? – сдавленно спросил Стрейджен.
– С тех пор, как я была ребенком, – ответила Мелидира. – Мне было около семи, когда отец сделал первые штампы.
– Вы хоть понимаете, баронесса, что вы натворили?
– Милорд Стрейджен, – улыбнулась она, – я полагала, что мы решили оставить церемонии.
Он пропустил эти слова мимо ушей.
– Вы нанесли удар по экономике всех королевств Эозии. Это чудовищно!
– Да уймись же, Стрейджен.
– Вы подкосили всю монетную систему!
– Вовсе нет, да и какое значение это имеет для тебя?
– Да ведь я вор! Вы обесценили все, что мне удалось украсть за мою жизнь!
– Ничуть. Цена монет не имеет ничего общего с их настоящим весом. Это вопрос доверия. Люди могут не любить свое правительство, но они ему доверяют. Если правительство говорит, что такая-то монета стоит полкроны, значит, именно столько она и стоит. Ее цена основана не на весе, а на соглашении, заключенном обществом. Если монета гуртована, она стоит столько, сколько на ней отчеканили. На самом деле я совершенно ничего не украла.