– Я, должно быть, спутал какие-то ориентиры и свернул не туда. – Вэнион поморщился. – Благодарю, что был так вежлив, Халэд, и так терпелив. Этак мы могли бы ехать до самых полярных льдов. Иногда я бываю упрям как осел. Сефрения улыбнулась…
– Я предпочитаю называть тебя целеустремленным, дорогой, – сказала она.
– Но ведь это одно и то же, разве нет?
– Да, но второе звучит приятнее.
– Поставь несколько вех, Халэд, – велел Вэнион оглядевшись. – Веток и сучьев здесь нет, так что насыпь кучки камней и разметь их разноцветными лоскутками. Мы должны точно отметить нынешнее положение солнца, чтобы завтра утром не совершить ту же ошибку.
– Я все сделаю, мой лорд.
– Они вернулись, – сообщил Келтэн, грубо тряхнув Спархока.
– Кто вернулся? – Спархок сел.
– Твои сияющие друзья. Они опять хотят поболтать с тобой.
Спархок поднялся и пошел за другом к краю лагеря.
– Я стоял на страже, – тихо сказал Келтэн, – и тут они возникли, как из пустоты. Рассказы Итайна довольно увлекательны, но в них, видно, есть неточности. Сияющие сияют вовсе не всегда. Они подобрались к мне в темноте и, пока не остановились, не начали светиться.
– Они все так же держатся в отдалении? Келтэн кивнул.
– Близко не подходят. Нам ни за что не застать их врасплох.
На сей раз тумана не было, и ярдах в двадцати от привязанных коней стояли только двое сияющих. Однако странное свечение, которое они источали, все так же размывало их черты.
– Опасность возрастает, Анакха, – прозвучал все тот же гулкий, отдававшийся эхом голос. – Враги твои усердно ищут тебя по всему краю.
– Что-то мы их не видели, приятель.
– Опаснейший враг – тот, который незрим. Враги твои ищут тебя не зрением, но мыслью. Мы молим тебя принять нашу помощь и убежище. Вскоре, быть может, будет уже поздно.
– Мне бы не хотелось оскорбить тебя, приятель, но об этой невидимой опасности мы знаем только от вас, а вы можете и преувеличивать. Ты сказал, что Беллиом направляет меня, а могущество Беллиома безгранично. Я сам уже в этом убедился. Спасибо за хлопоты, но я все же полагаю, что сам смогу позаботиться о себе и своих друзьях. – Он помолчал немного и, повинуясь порыву, напористо продолжил:
– Может быть, хватит этой вежливой болтовни? Вы уже признали, что у вас в этом деле свой интерес, так почему бы вам прямо не сказать, что вам нужно и что вы готовы предложить нам взамен? Так, по крайней мере, у нас будет основа для переговоров.
– Твое обаяние просто потрясающе, Спархок, – пробормотал Келтэн.
– Мы обмыслим слова твои, Анакха, – холодно ответил гулкий голос.
– Валяйте. Да, кстати, приятель: прекратите сбивать нас с дороги. Плутовство и обман в самом начале знакомства почему-то не слишком способствуют успешным переговорам.
Сияющий ничего не ответил. Два силуэта отступили в глубину пустыни и исчезли из вида.
– Теперь ты веришь мне, Спархок? – спросила Сефрения, подойдя к рыцарям. – Теперь ты понимаешь, как бесчестны и беспринципны эти твари?
– Скажем так, матушка, я стараюсь оставаться беспристрастным. Впрочем, ты была совершенно права. Можно завязать глаза Вэниону и целый день водить его кругами, а он все равно будет точно указывать на север. – Спархок огляделся. – Все проснулись? Думается мне, нам надо кое-что обсудить.
Они вернулись к своим постелям, устроенным наскоро на жестком гравии.
– Ты ловко поймал их, Спархок, – заметил Бевьер. – То, что наши гости даже не стали отрицать твое высказанное наугад обвинение, говорит, что Сефрения была совершенно права. Это они сбивали нас с пути.
– Но это не значит, что вокруг не бродят киргаи, – возразил Улаф, – а киргаи определенно наши враги. Мы можем не знать, что задумали дэльфы, но прошлой ночью они отогнали от нас киргаев, и мне это нравится.
– А не мог это быть сговор? – предположил Берит.
– Исключено, – ответил Итайн. – Киргаи всегда считали себя венцом творения. Они никогда не согласились бы на сговор, который поставит их в подчиненное положение – пусть даже притворно. Это противно их природе.
– Он прав, – подтвердила Сефрения, – и как ни мало хотелось бы мне признавать это, союз такого рода противен и самой природе дэльфов. Между ними и киргаями не может быть ничего общего. Не знаю, каковы намерения дэльфов, но они стараются исключительно для себя. Они ни за что не стали бы таскать каштаны из огня для кого-то другого.
– Чудесно, – саркастически заметил Телэн, – теперь вместо одного врага у нас целых два.
– О чем тут вообще беспокоиться? – пожал плеча-|ми Келтэн. – Беллиом в один миг перенесет нас к стенам Материона. Почему бы нам просто не удрать и не оставить киргаев и дэльфов выяснять отношения друг с другом без нашего участия?
– Нет, – сказала Сефрения.
– Почему – нет?
– Потому что дэльфы уже сбили нас с пути. Мы же не хотим попасть в Дэльфиус?
– Им не одурачить Беллиом, Сефрения, – возразил Вэнион. – Они могли обмануть меня, но Беллиом – совсем другое дело.
– Не думаю, дорогой, что мы можем на это полагаться. Дэльфам что-то нужно от Спархока, и это «что-то» явно связано с Беллиомом. Не стоит по собственной глупости отдавать их обоих в руки дэльфов. Я понимаю, что это утомительно и опасно, но все же продолжим наш путь обычным порядком. Беллиом путешествует через бескрайнюю пустоту, и, если дэльфам удастся обмануть его, – кто знает, куда нас вынесет из этой пустоты?
– Что такое эклога? – спросил Телэн. Было утро, они ехали на восток – во всяком случае, они надеялись, что едут именно в этом направлении, – и Итайн продолжал свою беспорядочную лекцию о дэльфийской литературе.
– Разновидность примитивной драмы, – ответил он. – Обычно ее сюжетом служит встреча двух пастухов. Они беседуют о философии в стихах, как правило паршивых.
– Я знавал нескольких пастухов, – заметил Халэд, – и не сказал бы, что излюбленным предметом их разговоров была философия. Они больше интересовались женщинами.
– Эта тема также затрагивается в эклогах, но ее настолько идеализируют, что трудно понять, о чем идет речь. – Итайн глубокомысленно подергал себя за мочку уха. – Думаю, это какая-то болезнь, – продолжал он. – Чем более цивилизованными становятся люди, тем охотнее они романтизируют простое буколическое существование, отвергая всю его грязь и тяжелый труд. Наши поэты – те, что поглупее, – неизменно проливают потоки слез над пастухами и, само собой, пастушками. Без пастушек, сами понимаете, было бы не так интересно. Аристократы время от времени проникаются горячей любовью к пасторальной традиции и в воплощении своих фантазий доходят до немыслимых пределов. Отец императора Сарабиана даже выстроил недалеко от Саранта изрядно приукрашенную овцеферму. Он и его двор обычно ездили туда летом и месяцы напролет притворялись, что пасут чудовищно раскормленных овец. Их грубые рубахи и кафтаны были сшиты из бархата и атласа, и они часами просиживали с мечтательным видом, сочиняя дурные стихи и не замечая, как овцы разбегаются во все стороны. – Итайн откинулся в седле. – Пасторальная литература, в сущности, безвредна. Она глупа, чересчур чувствительна, и поэты, пристрастившиеся к ней, заливают читателя потоками нравоучений. Самое трудное в любом жанре литературы – найти оправдание его существованию. Литература ведь не служит никаким практическим целям.