– Тебе стрелять.
Халэд поглядел на трудившихся эдомцев.
– Я вот о чем подумал, Спархок. Они построили множество плотов. С какой стати им пропадать впустую?
– Что ты имеешь в виду?
– Даже если Беллиом растопит лед, капитану Сорджи понадобится несколько дней, чтобы переправить всех нас на ту сторону. Почему бы не использовать эти плоты? Сорджи высадит большой отряд на берегу в нескольких милях от пирса, который, судя по всему, строят на той стороне, а остальные обогнут риф на плотах, и мы обрушимся на строителей с двух сторон.
– Мне казалось, что тебе не нравятся эти плоты.
– Я смогу их исправить, Спархок. Нужно только взять два плота, укрепить один поверх другого – и у нас будет один надежный плот. Киргон мог привести на Северный мыс не только троллей. Зачем нам оставлять эти плоты в его распоряжении?
– Пожалуй, ты прав. Нужно будет поговорить об этом с Вэнионом. – Спархок поглядел на небо на востоке. – Солнце всходит.
Халэд перекатился и положил арбалет на бревно. Он тщательно проверил рамку прицела и приложил ложе арбалета к плечу.
Инсетес стоял на пне, залитый светом наполовину взошедшего солнца. Размахивая руками, он выкрикивал что-то непонятное, обращаясь к изможденным рабочим.
– Мы готовы? – спросил Халэд, прижимаясь щекой к ложу и щурясь сквозь прицел.
– Я готов, но стрелять-то тебе.
– Помолчи. Я должен сосредоточиться. – Халэд глубоко вдохнул, выдохнул часть воздуха и вовсе перестал дышать.
Инсетес, сверкая золотом в свете новорожденного солнца, все так же размахивал руками и кричал. Издалека доисторический титан казался маленьким, почти игрушечным.
Халэд медленно, целеустремленно повернул рычажок спуска.
Арбалет отозвался глухим ударом, тетива толщиной с веревку пропела басовитую песню. Спархок следил за летящим по дуге болтом.
– Готов, – удовлетворенно сказал Халэд.
– Болт еще не долетел, – возразил Спархок.
– Долетит. Инсетес мертв. Болт попадет ему прямо в сердце. Давай сигнал к атаке.
– Не слишком ли ты…
Толпа на краю леса разразилась горестными воплями. Инсетес медленно оседал назад, и окружавшие его воины из бронзового века заколебались и, едва он рухнул, исчезли.
– Тебе бы следовало хоть немного научиться доверию, Спархок, – заметил Халэд. – Когда я говорю тебе, что кто-то мертв, – он мертв, даже если сам еще не знает об этом. Ты, кажется, собирался подать сигнал Улафу – по крайней мере, сегодня?
– Ох. Я почти забыл об этом.
– С пожилыми людьми такое случается – во всяком случае, так мне говорили.
– Министерства продажны, Элана, – задумчиво говорил Сарабиан. – Я сам первый готов это признать; но, если мне придется перестраивать все правительство сверху донизу, у меня уйдет на это остаток жизни, и больше я ничего не успею сделать.
– Но пондия Субат – бестолковый болван, – возразила Элана.
– Дорогая моя, я и хочу, чтобы он был бестолковым болваном. Я намерен обменяться с ним ролями. Теперь он будет марионеткой, а я стану дергать за ниточки. Другие министры привыкли подчиняться ему, и, если он останется первым министром, они не почувствуют никакой разницы. Я буду писать Субату его речи и запугаю его так, что он не посмеет ни на йоту отступить от готового текста. Я так запугаю его, что он не посмеет даже побриться или сменить одежду без моего дозволения. Вот почему я хочу, чтобы он присутствовал при докладах о том, как милорд Стрейджен гениально разрешил нашу недавнюю проблему. Я хочу, чтобы всякий раз, когда ему в голову придет хоть одна независимая мысль, он представлял, как в него втыкаются кинжалы.
– Могу я предложить, ваше величество? – спросил Стрейджен.
– Безусловно, Стрейджен, – улыбнулся Сарабиан. – Ошеломляющий успех твоего дерзкого замысла обеспечил тебе изрядный запас моей монаршей милости.
Стрейджен улыбнулся и принялся с задумчивым видом расхаживать по комнате, рассеянно взвешивая в пальцах золотую монету. Элана ломала голову, откуда взялась у него эта странная привычка.
– Общество воров бесклассово, ваше величество, – начал он. – Мы твердо верим в аристократию таланта, а талант может проявляться в самых неожиданных местах. Вам бы стоило подумать о том, чтобы включить в правительство людей нетамульского происхождения. Расовая чистота – это, конечно, неплохо, но, когда во всех провинциях все чиновники высокого ранга – тамульцы, это вызывает ту самую разновидность недовольства, которую так удачно используют Заласта и его дружки. Более широкий подход мог бы изрядно смягчить это недовольство. Если честолюбивому человеку предоставить возможность возвыситься естественным путем, у него вряд ли появится желание свергать иго безбожных желтых дьяволов.
– Неужели нас все еще так называют? – пробормотал Сарабиан. Он откинулся на спинку кресла. – Интересная идея, Стрейджен. Вначале я безжалостно расправляюсь с заговором, потом приглашаю заговорщиков в правительство. По крайней мере, это приведет их в смятение.
Миртаи открыла дверь и впустила Кааладора.
– Что случилось? – спросила Элана.
– Наши друзья в кинезганском посольстве сейчас очень заняты, ваше величество, – сообщил он. – Должно быть, то, как мы отметили Праздник Урожая, в высшей степени их обеспокоило. Они запасаются провизией и укрепляют ворота. Похоже на то, что они ожидают неприятностей. Я бы сказал, что они готовятся к осаде.
– Пусть их, – пожал плечами Сарабиан. – Если они решили устроить себе тюрьму из собственного посольства, это избавит меня от необходимости сажать их за решетку.
– Крегер все еще там? – спросила Элана. Кааладор кивнул.
– Я сам видел, как сегодня утром он прохаживался по внутреннему двору.
– Не своди с него глаз, Кааладор, – велела она.
– Нипочем не сведу, дорогуша, – ухмыльнулся он, – нипочем.
Вэнион возглавил атаку. Рыцари и пелои обрушили свой ошеломляющий натиск на лесорубов, пораженных гибелью Инсетеса, а атаны Энгессы бежали вдоль полосы прибоя к самодельному пирсу, чтобы отрезать путь к бегству тем, кто надстраивал его, выдвигая все дальше в стылые воды Тамульского моря.
Торговец лентами Амадор визгливо выкрикивал приказы с пирса, но никто не слушал его. Несколько лесорубов попытались было оказать слабое сопротивление, большинство, однако, без памяти бежало в лес. Тем, кто предпочел сопротивляться, понадобились считанные минуты, чтобы пожалеть о своем решении, и они, побросав оружие, подняли руки в знак того, что сдаются. Рыцари, приученные к милосердию, охотно принимали сдающихся; пелои Тикуме делали это без особого желания; атаны же, добравшиеся до пирса, не обращали никакого внимания на тех, кто вопил о пощаде, останавливаясь лишь затем, чтобы пинком сбросить их в море. Во главе с Бетуаной и Энгессой атаны зловещим шагом продвигались по пирсу, убивая всех, кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление, и сбрасывая остальных в ледяную воду по обе стороны от пирса. Те, кто оказались в воде, барахтаясь, кое-как выбирались на берег, где их тут же окружали тамульские солдаты из имперского гарнизона Материона. Присутствие солдат было не более чем вежливым жестом – то были церемониальные войска, ни обучением, ни природными своими склонностями не подготовленные к настоящему бою. Впрочем, их хватало на то, чтобы окружать дрожащих, насквозь промокших людей, которые, посинев от холода, выбирались на берег.
– Я бы сказал, что Беллиомово теплое течение еще не прибыло, – заметил Халэд.
– Похоже на то, – согласился Спархок. – Пойдем вниз. Дни становятся все короче, и я решительно хотел бы покончить с северным пирсом прежде, чем окончательно зайдет солнце.
– Если он существует, этот северный пирс, – сказал Халэд.
– Должен существовать, Халэд.
– Ты не будешь против, если я заберусь на вершину стены, чтобы убедиться в этом собственными глазами? Логика вещь хорошая, но проверить никогда не мешает.
Они спустились с холма, взобрались на коней и направились к своим друзьям.
– Да разве это бой? – сетовал Келтэн, презрительно косясь на толпу до полусмерти перепуганных пленников.