В любом случае Сильюну нужно, чтобы он находился рядом с ним.
А нужно ли это ему, Люку?
Он отчаянно хотел вернуться к Койре. Но она была не единственным человеком, нуждающимся в его помощи. На данный момент только через Сильюна Люк мог держать связь с Гаваром, у которого находились обе его сестры.
И только что на его глазах Равный одним лишь словом освободил сотни людей. Люку казалось, Сильюн считает, что опора на систему безвозмездной отработки, а фактически на рабский труд миллионов, сделала Равных слабыми и заставила их забыть о могущественной силе Дара, которым они обладают. И потому у парня нет любви и уважения к своей семье, в частности к отцу.
Но достаточно ли этого, чтобы считать, что они делают одно общее дело? Готов ли Сильюн открыто противодействовать жестокому режиму отца? Если бы такой человек, как Сильюн, встал на сторону справедливости, то Равные непременно обратили бы на это внимание, и тогда наконец-то можно было бы рассчитывать на перемены к лучшему.
– Можете выходить, – объявил Сильюн, появившись на пороге домика. – Слуги отправились паковать вещи. А нам нужно осмотреть границу поместья. Как только получившие свободу доберутся до первой деревни, новость разлетится по всей стране. И едва только мой отец узнает, что́ я сделал, бьюсь об заклад, к нам нагрянут визитеры. Лорд Рикс не прилагал усилий для укрепления стены, Дар в ней едва теплится. Нужно это поправить.
– А мы? Нас ты привяжешь к поместью, как делал это в Кайнестоне?
Сильюн странно, как-то по-птичьи, повернул голову, Люку на мгновение показалось, что он сейчас и моргнет по-птичьи и расправит за спиной блестяще-черные крылья.
– А мне нужно это делать, Люк?
Люк шумно выдохнул. Он больше не мог держать это в себе. Доверительная манера, освобождение слуг – ничто не могло заставить Люка забыть вопрос, на который он очень хотел получить ответ.
– Почему ты позволил Кровану забрать меня на Эйлеан-Дхочайс? Ведь для тебя не тайна, как он поступает с людьми в своем замке. Уже утром после убийства Зелстона ты знал, что это сделал Рикс, и ты мог сказать об этом своему отцу или сообщить парламенту. Тогда, возможно, меня бы не осудили, а Джексон не лишился бы своего Дара. И остался бы жив.
К ужасу Люка, голос его дрогнул, глаза защипало, он заморгал, но это не помогло сдержать слез. Перед внутренним взором возникли, сменяя друг друга, картины: Крован вырывает у Джексона Дар, тот стоит на четвереньках, душераздирающий вопль, Дар, золотыми струйками сочась из глаз, покидает его, потом Джексон лежит мертвый у дверей замка Крована, кровь растекается по каменным плитам пола.
До конца своих дней Люк будет помнить эти ужасные моменты. Да, он хочет бороться с режимом Равных, потому что это дело правое. Он хочет отомстить за жестокость – он сам ее претерпел и видел страдания других. За то, что Аби выставили на эшафот. За украденное детство Рени. И даже за Собаку, над женой которого надругались, и тот от горя стал исчадием ада.
Но «правое дело» – всего лишь идея. «Месть» – всего лишь проявление гнева. В сердце Люка жило и вело его вперед по жизненному пути то, чему он научился у Джексона и за что был ему благодарен. Он никогда не забудет своего наставника, который предложил свою дружбу напуганному одинокому подростку, брошенному в город рабов, и научил его мечтать смело и масштабно.
Сильюн посмотрел на Люка так, словно видел его впервые. Что ж, пусть смотрит.
Когда Сильюн заговорил, голос его звучал так, будто он защищается:
– Я позаботился о том, чтобы ты никогда не подвергался риску… жестокого обращения. Я сказал отцу: то, что нам нужно через тебя получить, делает тебя слишком ценным, чтобы причинять вред. И он послал Кровану специальные инструкции на твой счет.
– Причинять вред? Крован мучает людей. Он подвергает людей физическим и душевным мукам, заставляет их забыть об этом, а потом все повторяется снова и снова. Ты знал об этом? Ты, конечно же, знаешь, что́ он сделал с Собакой. И все же ты навестил его и, словно с лучшим другом, выпил чашку чая.
– Это был кофе.
Сжатая в кулак рука Люка метнулась в сторону Сильюна прежде, чем его мозг предупредил, что это совершенно бессмысленно, он не может нанести удар Равному. И конечно же, Люк отлетел, тяжело упав на стену.
Несколько секунд он оставался неподвижным, восстанавливая дыхание. Затем повернулся лицом к Сильюну, прижимаясь спиной к кирпичам стены. Он чувствовал себя совершенно беззащитным, хотя знал, что нужно сохранять твердость. Равный должен понять мысль, которую он хочет до него донести: то, что Сильюн считает любопытным экспериментом и тайной игрой, для других – боль и страдания. В буквальном смысле ставит на грань между жизнью и смертью. Потому что если Сильюн не сможет этого понять, то, значит, он безнадежен, и нет смысла Люку пытаться ему что-то объяснять.