— Но мы ведь обязаны тебе не только рекой. По праву ли принадлежит тебе это имя или лишь волею молвы, с ним связаны другие имена. Разве не в честь внуков Асопа названы оба наши порта — Лехей и Кенхрей, открывающие морские ворота в Пелопонес? И не именем ли их матери, дочери твоей Пирены, мы называем обильный источник, дающий воду всему городу? Я слыхал, что слезы ее по одному из сыновей были так жгучи, что пробили землю у входа на базар, и что недаром догадались коринфяне опускать в воду Пирены раскаленную бронзу, чтобы придать ей этот благородный темно-золотой отлив.
— Одиннадцать их было, — отвечал старик, поникнув головой, — одиннадцать дев, и судьба Пирены, чьего сына погубила случайная стрела Артемиды, не более печальна, чем участь остальных. Надеялся я уберечь от беды младшую свою, Эгину, но вот уже второй день, как не слышу ее певучего голоса. Не стряслось ли с ней несчастья? Немногим может помочь неопытной деве слепой отец, но ведь и не беззащитная же она сирота! Дочь я свою ищу, Сизиф. Пропала моя Эгина. Ты царь, ты зряч. Тебе должно быть известно, что делается в округе. Не слыхал ли ты о заблудшей деве? Или, не приведи всесильные боги, о каком разбое?
— Вот оно что… — пробормотал Сизиф, побледнев и поднимаясь с кресла. — Вот, значит, кого выбрал себе в утеху когтистый вор. Ну что ж, мужайся, Асоп. Нелегко мне сообщить тебе весть, которая вряд ли тебя утешит. Я знаю, где твоя дочь. Менее часа назад я своими глазами видел, как уносил ее в лапах к Эгейскому морю огромный орел. Надо ли мне продолжать? Или ты знаешь, о ком я говорю?
— О да! — воскликнул старик, и лицо его просветлело. — Это имя мне известно.
— Чему же радуешься ты? — недоумевал Сизиф. — Не вижу, как ты мог бы спасти свою дочь. Или такая кража тебе льстит?
— Я слишком благодарен тебе, царь Коринфа, и твои слова не обижают меня. Если бы дева не противилась, богу не нужно было бы обращаться в хищную птицу. Кому же может польстить насилие, кем бы оно ни совершалось? А радуюсь я тому, что больше не мучит меня неизвестность. И не обманывайся моей слабостью. Кое на что еще способен старый Асоп. Однако и речному богу надо поторопиться, если он хочет пристыдить своего могучего собрата. Прощай, Сизиф, и еще раз спасибо тебе, ты снял с моих плеч непомерную тяжесть.
— Эй! — крикнул Сизиф слугам, пока старик, постукивая посохом, твердо шагал к выходу. — Где этот мальчишка-поводырь? Гоните его сюда.
— Его нет во дворце, царь, — ответил один из рабов. — Он сбежал от нас, даже не дойдя до кухни.
— Не беспокойся обо мне, — сказал Асоп, обернувшись в дверях. — Для того, что мне предстоит сделать, проводник не нужен.
Царь хотел подойти к дверям, чтобы посмотреть, как слепой справляется с дорогой, но почувствовал вдруг, что ноги его приросли к полу. А когда спустя некоторое время он все-таки вышел к портику дворца, дорога, спускавшаяся с Акрокоринфа, была пуста.
«Началось, — подумал Сизиф, оглядывая знакомые очертания гор и залива. — Ну, ничего, ничего… Мы тоже не первый день тут… оборачиваемся…»
11
Земля не разверзлась под его ногами. И свирепый ливень, обрушившийся на город, его не затопил, а огненное громыхание небес обошло стороной дворец на Акрокоринфе.
Сизиф вглядывался в каждое незнакомое лицо. Отказываясь искать поддержки с помощью прорицателей или гаданий, он ждал признаков возмездия. Но никто не приходил, и ничего не случалось. Разве что повыше дворца, у самого храма Афины, забил вдруг свежий источник, вода которого по свойствам ничем не отличалась от живительных струй Пиренского ключа на базаре. А это ведь было скорее благодеянием и наградой.
О судьбе старика, которому он попытался помочь, ему вскоре донесли. Народу многое становилось известным гораздо раньше, хотя сведения эти, как прежде, щедро украшали себя вымыслом. Асоп нагнал вора, но увидел только два камня — побольше и поменьше, растопить неподвижное безмолвие которых не смогли ни слезы отца, ни его гнев. Смирившись с утратой, он побрел было обратно, когда услышал за спиной шорох шагов и предпринял еще одну попытку. На этот раз никаких превращений не последовало — на глазах дочери речной бог был побит грохотом и опален сверканием молний, после чего речушка у Сикиона понесла в своих водах горелый древесный сор и замутилась пеплом.
За что же он взялся облагодетельствовать коринфского царя таким роскошным подарком, как питьевой источник у самого дворца? Да ему это и в голову, оказывается, не пришло бы, не будь он связан условием, которое поставил ему Сизиф, в незапамятные времена умудрившийся сделать то-то и то-то, здесь в Коринфе обманувший такого-то и соблазнивший такую-то, а совсем недавно затеявший разбой на Истме. Теперь все это превратилось в его достоинства, люди гордились своим хитрым царем.