Опустим те сюжеты, где говорится о начале начал, о Сотворении мира, об Уране-небе и Гее-земле, не бывших еще нашими небом и землей, а представлявших собой вселенского масштаба энергии, трудившиеся над превращением Хаоса в Космос и в борении своем производившие на свет столь же неохватных для нашего сознания киклопов и гекатонхейров. Чтобы лишний раз убедиться, насколько все это от нас скрыто, давайте вспомним хотя бы, что отпрысков своих Уран, ужаснувшись их видом и силой, сбросил в Тартар, удаленный от поверхности земли на такое же расстояние, как земля от неба, и попробуем вычислить мрачное местечко. Во всяком случае, эта ранняя метафора относительности подтверждает, что речь идет не о знакомых нам небе и земле. Кроме того, и самого Аида, угрюмой сердцевиной которого должен был быть Тартар, тогда существовать не могло, Аиду только предстояло появиться в третьем поколении богов, и этот анахронизм мы как раз можем попытаться понять, потому что времени тогда тоже еще не было. Оно, а точнее говоря, он — Кронос вступил в свои права после уже после того, как участь уродов привела в отчаяние их мать Гею.
Об этом следующем производном изначальных сил, поколении титанов и титанид, мы также лишь упомянем, и они были больше похожи на идеи явлений, чем на сами явления, о чем можно судить по их нарицательным именам, таким как Океан, Мнемозина-память, богиня законного порядка Фемида или уже названный Кронос.
И только третье поколение приближается к нам настолько, чтобы мы с трудом, фрагментарно, но успевали уследить за перемещениями и взаимодействиями этих божеств, хотя бы потому, что их предводители поделили между собой власть над небом, океаном и землей, стало быть — было что делить. А потом, они не только создали человечество, но вступали с ним в интимные отношения, и появление их общего потомства значительно укрепляет в наших душах ощущение связи, невообразимо дальней, но безусловно имеющей место.
Последнее, о чем я хочу напомнить, переходя к ряду древнейших судеб, — это о неустойчивости времени в тот период. Оно уже существовало, но не выбрав еще направления и меры, не определив окончательно своих отношений с Вечностью. Нам, приученным складывать события на исторические полки, эта аритмия очень мешает составить себе более или менее полную картину той, в некотором смысле на удивление компактной эпохи. Будет легче, если постараться с самого начала избавиться от привычного, но не такого уж необходимого стремления ставить одно происшествие в затылок другому и задаваться вопросом: сколько лет было тому или другой, когда они родили третьего? История, как таковая, соединилась в сознании людей с одной из дочерей Зевса и Мнемозины, музой по имени Клио, но произошло это гораздо позже. Вначале Клио воплощала собой прославление героических событий вне какой-либо их последовательности, не более того.
Теперь обратимся к самим доисторическим событиям.
Грозное оружие, от которого никому не было спасения, досталось красивому, мужественному Кефалу только после того, как он испытал горькое разочарование, а затем жгучий стыд. Древний автор (Антонин Либерал) рассказывает, что Кефалом, мужем красавицы Прокриды, увлеклась богиня утренней зари Эос, которая, похитив его, сделала своим возлюбленным. Кефал выполнял новые обязанности очень неохотно, богиня отослала его обратно, спросив на дорогу, так ли уж он уверен в столь же глубокой привязанности жены, и тот решил Прокриду испытать. Испытания она не выдержала. После того как была удвоена предложенная сумма вознаграждения, она согласилась прийти в дом некоего незнакомца. Незнакомец оказался вымышленным, встреченная самим Кефалом и уличенная в неверности Прокрида сбежала от стыда на Крит, самый большой остров в архипелаге, удаленный от собственно греческой земли на севере на такое же расстояние, как от Ливии и Египта на юге.
Там она совершила доброе дело, научив отчаявшегося царя Миноса, как себя вести, чтобы у него появились дети. За это Минос подарил Прокриде дротик и собаку. То и другое были неотразимыми охотничьими средствами, ибо от дротика нельзя было увернуться, а от собаки убежать. Вооруженная таким образом, Прокрида вернулась в Аттику и стала охотиться вместе с мужем, который ее не узнал, так как она выглядела юношей, сменив одежду и прическу. Кефала вдруг покинула удача — вся дичь доставалась новому напарнику, — и он выразил желание разделить волшебное снаряжение. Прокрида, все еще в мужской роли, предложила отдать ему дротик, если он согласится возлечь с ней на ложе любви. Кефал принял предложение, и у Прокриды, открывшей свое истинное обличье, появилась возможность вернуть супругу обвинения в измене, язвительно приправленные готовностью Кефала к однополой любви.