Не зная, как разрешить свое будущее, и понимая вместе с тем, что время уходит и что вот-вот отец приступит к нему с окончательным требованием выбрать себе невесту и приготовиться к царствованию, Сизиф отпросился сходить в Дельфы, чтобы получить, как он объяснял Эолу, благословение богов на столь произвольное, не пользующееся поддержкой подданных правление. На самом деле цель его путешествия была настолько темна и непонятна ему самому, что он только и надеялся на долгую дорогу и одиночество, которые должны были помочь привести в порядок мысли и сообразить, о чем же все-таки хочет он спросить дельфийскую пифию.
Сизиф вышел из дому ранним утром в сопровождении раба Трифона, без которого отец не согласился его отпустить, и мула, несшего поклажу с едой и подарками Деиону, в чьих фокидских владениях они должны были оказаться. Наши устойчивые представления об ориентации в пространстве подсказывают нам слово «спускались», и потому что путь их лежал на юг, который мы привычно помещаем внизу, и из-за того, что дорога вела к морю, к Коринфскому заливу. Но натруженные ноги путников не оставляли сомнений в том, что они поднимаются от широких равнин Фессалии в горные области Беотии и Фокиды, где на одном из уступов Парнаса покоилось святилище.
Знающие люди утверждали, что в Дельфы можно было попасть за восемь дней, но после первого же часа пути Трифон, для которого путешествие было отдыхом и праздником, отчаялся убедить хозяина вести себя, как опытный ходок, экономно распределяя силы. Сизиф намеренно изматывал себя длинными, торопливыми переходами, стараясь таким образом избавиться от тревоги за двух оставленных им женщин. Неизбежные новые обиды, с которыми Тиро придется справляться самой, и неизвестно как могущая обернуться за это время судьба незнакомки, ничего не знающей о его планах, терзали его неотвязно и не давали сосредоточиться на цели путешествия. Однако чем большее расстояние оставалось позади, тем светлее становилось у него на душе. Он замечал попутно, что во Фтиотиде и Дориде люди живут, в общем-то, так же, как и у них на севере, что горы Фокиды не выше Оссы, мед в Этее не слаще, и оливки не крупнее.
Деион, для которого появление брата было неожиданностью, очень обрадовался и ему, и подаркам, и вестям из дома, отметил с одобрением, как возмужал Сизиф, и вознамерился устроить в его честь празднество. Паломник с трудом уговорил его не хлопотать, осторожно намекнув, что целью похода был все-таки не визит к родственнику, а важная миссия в Дельфах. Он еще не оставлял надежды добраться до места за семь дней. Устойчивость и красота этого числа внушали ему дополнительную уверенность в исходе предприятия.
О трех днях, проведенных в святилище, Сизиф никому не рассказывал, как и о том, какого просил совета и что поведала ему в ответ дельфийская жрица. Те же семь дней заняло обратное путешествие, и вернулся он еще более повзрослевшим, окрепшим и обретшим, как казалось, то душевное равновесие, к которому стремился. Все это было как нельзя кстати, ибо за время его отсутствия события дома развивались самым печальным образом.
Тиро была беременна двойней и с торжеством прошептала ему на ухо, что отцом является хотя и не сам Посейдон, но вполне достойный речной бог Энипей. На самом деле случившееся было еще более ошеломляющим, но этого она не могла открыть даже шепотом, даже ему. Однако совсем иное утверждала злобная молва. Упорствуя в своих вымыслах и с презрением пренебрегая последовательностью событий, люди во всех подробностях описывали, как Сизиф ходил в Дельфы, чтобы узнать, каким способом ему погубить брата и соперника; как было ему объявлено, что Салмонея убьют близнецы, рожденные его дочерью от Сизифа; как он, Сизиф, нисколько не поколебался соблазнить собственную племянницу; и как теперь незаконнорожденные разбойники, едва покинув материнское чрево, разделаются с дедом и проложат дорогу тирану. Но самым зловещим были новые доверительные отношения Тиро с мачехой и тень растерянности, вдруг ни с того ни с сего мелькавшая во взгляде девочки.
На некоторое время Сизиф почувствовал себя беспомощным. Сколь жестоким ни казалось вмешательство в их жизнь местного божества, роль, которую люди собирались отвести ему, была еще ужаснее. У него не поворачивался язык обсуждать с Тиро обстоятельства ее сверхъестественной связи или будущее полубожественного потомства, но уверенность, с которой другим соблазнителем девушки сразу же назвали его, не оставляла никакой надежды отыскать кого-то третьего. В конце концов, город был не так уж велик, и утаить такого рода происшествия никогда не удавалось. Он уже ловил себя на том, что непроизвольно встряхивает головой, надеясь отогнать этот мучительный сон, — таким глубоким было его отчаяние. Но облегчения не наступало, все оставалось по-прежнему, Тиро готовилась рожать.