— Перед богами и миром я беру тебя в мужья, опора моей руки, пламень моих щек, радость жизни моей, добрый Сизиф.
Рабы не заметили, как эти двое, держась за руки, покинули двор, и створки ворот остались распахнутыми, поскрипывая просмоленными веревочными петлями.
Когда Сизиф возвращался к вечеру домой, проведя день в хижине, где он неторопливо обсудил с приютившими Меропу стариками ее будущее, ворота все еще были открытыми. Перед ними толпился народ, будто что-то случилось. Чуть в стороне лежали сложенные кучей набитые заплечные мешки, у некоторых в руках были незажженные факелы. Но шагу он не прибавил. Все сейчас достигало его сознания не сразу и слегка приглушенным. От расступившегося перед ним люда он узнал, что причиной переполоха было исчезновение Тиро, которую, оказывается, никто не видел уже два дня. В самом дворе раскрасневшаяся Сидеро кричала на рабов во главе с Сулидом, сокрушенно качавшим головой. Салмонея там не было.
Его увидели, и голос Сидеро оборвался, только взгляд ее полыхал огнем.
— Где Тиро, женщина? — спросил Сизиф так, как спросил бы случайного раба о местонахождении управляющего.
— Вы поглядите на него! — громко, не в лад отвечала Сидеро. — Уж не ты ли поставил меня сторожить свою воспитанницу?
— Закройте ворота, — распорядился Сизиф и вновь обратился к фурии: — Где Тиро? Все эти дни вы были неразлучны.
— А к кому же было прильнуть бедной девочке? — продолжала кричать Сидеро, озираясь и вовлекая в скандал всех присутствовавших. — Да вот ведь и не девочка она уже. В советах наших не нуждается. Может, ты догадаешься, что ей могло в голову прийти?
Сизиф догадывался об этом, как и о том, что могла вложить в ее голову мачеха. Но даже его догадка не могла поколебать светлого покоя в душе. Как свадебная суматоха не развеяла когда-то его печальных предчувствий, так и визг этой женщины нисколько не смутил его уверенности в том, что Тиро ничто не грозит.
— Подите прочь, — выговорил он, обводя взглядом рабов, и, когда остался наедине с невесткой, произнес еще тише: — Тебе следовало бы спросить разрешения у мужа, прежде чем голосить здесь и смущать рабов и народ. Почему ты не с ним рядом?
Ответить Сидеро не успела, так как в дверях дома показался Салмоней. Сначала Сизиф подумал, что брат отправляется на поиски дочери, но тут же усомнился — уж слишком обстоятельно тот был снаряжен в дорогу. И тут же они услышали громкий стук в ворота и голоса, зовущие их всех по именам. Стоявший в отдалении Сулид побежал снова снимать запоры. Ему пришлось повозиться, раздвигая створки наружу, так как толпа, казалось, еще увеличилась. В воротах стояла Тиро.
Даже опускавшиеся сумерки не могли скрыть мертвенного выражения ее лица с черными пятнами вместо глаз. Великий акт разрешения от бремени случился с ней каким-то мрачным и устрашающим образом. Она двинулась к дому, и сразу стало заметно, что девочка едва держится на ногах. Однако никто из столпившихся у ворот не шевельнулся, чтобы ей помочь. Удержал себя и Сизиф — здесь были ее отец и так не в меру тревожившаяся о ней мачеха. Салмоней, задержавшись лишь на мгновение, зашагал навстречу дочери, так и не выпустив из рук тяжелого узла и крепкого дорожного посоха. Они не успели еще сойтись, когда Сизиф понял наконец, что совершаются одновременно два события. Ясно стало, и что вызывает такое отчаяние Сидеро. Салмоней оставлял дом.
Это было одним из самых сильных потрясений в его жизни — наблюдать, как молча, не глядя друг на друга, расходятся, не встретившись, отец и дочь, плотно окутанные каждый собственной скорбью и влекомые собственной судьбой, и как в точке несостоявшейся встречи остаются стянутыми в узел не только их судьбы, но давно забытые деяния всех братьев, нанесших некогда обиду мелкому речному божеству; случайное проклятие униженного ими старика, обретшее силу предсказания; возмездие более важного владыки вод, павшее на самое слабое звено в семье; то же возмездие, искаженное в умах недалекого люда, метившее мимо цели, но благодаря непостижимой связи причин и следствий, включая злую волю обманутой в своих ожиданиях женщины, обрушившееся все на ту же жертву; отсутствие царя, предпочетшего не вмешиваться в драму, разыгрываемую богами; его собственный несвоевременный поход в Дельфы — будто боги намеренно отослали его, чтобы легче было вылепить гибельную легенду… В зыбком свете факелов, которые начали вспыхивать один за другим, Сизифу показалось, что он различает невидимые тугие струны, пронизывающие бытие, соединяющие небо, землю и морскую пучину, богов и людей, и ощущает тягу, уйти от воздействия которой никому не дано. И эта же неумолимая сила побуждала его прислушаться не к собственным порывам, а к ее всепроникающему гулу и не пытаться что-либо исправить, соединить то, чему суждено развалиться. Пора! — сверкнула в его мозгу ясная и завершенная мысль, и тяжело стукнуло ей в ответ упавшее сердце.