В свой черед сменились сезоны, брошенные зимой семена проросли, дав отравленные всходы. Мэтр Грандье привык выслушивать сплетни о себе с равными долями юмора и цинизма - его любовницами поочередно именовали всех женщин, портреты которых они писал или приглашал в натурщицы. Теперь, для разнообразия, ему приписали связь с мужчиной - что было абсолютной правдой от первого до последнего слова. Что ж, подобный слух ничуть не испортит его репутацию, но придаст ей необходимый блеск легкой порочности.
Но Талиска взбесился. Слухи оскорбляли его достоинство и достоинство человека, которого он любил. Или думал, что любил - ибо Эли было не по силам определить, что именно он испытывает. Он любил музыку, яростно и преданно, в этом не было ни малейшего сомнения - но любил ли он живого человека? Не раз он порывался уйти, дабы не давать пищи сплетникам - Анри удерживал его, не желая расставаться, терпеливо убеждая в том, что слухи не стоят выеденного яйца. Пытаясь избегать мыслей о том, удерживает он Эли рядом из-за чувств к нему - или ради скандалезного ореола, ведь никогда прежде его произведения не расходились так хорошо, как в эти месяцы. Талиска принадлежал ему, принадлежал душой и телом, как можно было отпустить его - он пропадет, с легкостью утратив все то, что досталось с таким трудом.
Взбалмошность характера, помноженная на бессильную злость, подсказала Талиска не самый лучший выход из положения. В напрасной попытке доказать обществу и самому себе, что он не является содомитом, Эли демонстративно начал появляться в обществе с подругой, одной из поклонниц его таланта, миловидной и довольно ветреной девицей Ортанс.
- Ты выставляешь себя глупцом, прячущимся за женской юбкой, - язвительно заметил Грандье. Решив, что не станет чрезмерно упрекать Талиска - пусть сходит с ума, как знает. Перебесится, осознает, что барышня Ортанс хороша собой, но недалека умом, успокоится и вернется в особняк. К тому, кто способен оценить его по достоинству.
Но завершилось все совсем не так, как предполагал знаток нравов Анри Грандье - а так, как было угодно судьбе.
Мадемуазель Ортанс, как всякая парижская барышня, любила окружать себя поклонниками. Каждый из которых желал добиться благосклонности мадемуазель, посрамив соперников. Талиска, обладавший талантом, но отнюдь не острым языком и толстой шкурой, нечувствительной к оскорбительным намекам, умудрился повздорить с кавалерами своей подруги. Один из них прибег к традиционному способу проучить нахала, вызвав Эли на поединок. Состоявшийся в одном из заброшенных парков столицы.
Мэтр Грандье слишком поздно получил сообщение о том, что его друг и постоянный натурщик доставлен случайными прохожими в окраинный госпиталь. Он тяжело ранен и без сознания, но в карманах его одежды отыскались документы, удостоверяющие личность, а также письма к мадемуазель Ортанс и Анри Грандье.
Со времени поединка миновали почти сутки - и, когда оглушенный новостью Анри наконец добрался до госпиталя, пациент так и не пришел в себя.
- Состояние тяжелое, - безуспешно пытаясь придать своему голосу хоть толику скорби, сообщил ворвавшемуся под своды госпиталя и прорвавшемуся в кабинет старшего хирурга утомленный врачеватель. - Живот разворочен, кишки наружу, простите за откровенность. Залатали, как могли, но что мы можем... Да, отчасти надежда есть - пациент молод, возможно, выживет. Хотя прежним ему никогда не быть. Желаете пройти в палату?
Анри не желал - в госпитале тяжело, невыносимо пахло чужими страданиями, беспомощностью, свернувшейся кровью и кислятиной разлитой карболки - но пошел. Увидев на узкой койке незнакомого, чужого человека, не имевшего ничего общего с Эли Талиска, безжалостно сорванной и выброшенной ночной лилией.
Бесполезно спрашивать, зачем, бесполезно гневаться на судьбу. Может, золотая цепь чужого покровительства начинала душить Эли, может, таким образом он пытался проявить неуместное и никчемное благородство. Даже если он поправится и встанет на ноги, что с ним будет? Сколько лет минует, прежде чем Талиска добьется славы и знаменитости - или годы напряженного труда будут потрачены впустую, а талант тем временем незаметно ускользнет сквозь пальцы? Оставив после себя опустошение и неудовлетворенность, горечь разбитых мечтаний о том, что могло бы быть?
«Воистину владеешь лишь тем, что способен уничтожить», - Анри не помнил, где прочитал эту хлесткую, злую фразу. Возможно, у кого-то из философов нового времени. А может, ее мимоходом бросил кто-то из древних умников, способных с равным успехом создавать трактаты о нравственности и собственными руками перерезать горло врагу.