Потом человек вдруг замолк, будто к чему-то прислушивался. Генка вытянул шею и тоже услышал, как кто-то ломится без дороги через кусты, не находя тропинки.
— Кого бог дает? — спокойно спросил человек.
— Вожатый. Из лагеря.
— Погаси фонарик. Глаза слепит, — попросил человек.
Наискось скользнув по дверному косяку и чуть не задев Генку, луч погас.
— Поздно гуляешь, — сказал человек.
— Не спится, — ответил Вениамин. В голосе его была настороженность.
— Молод еще бессонницей маяться, — усмехнулся человек. — Садись, не бойся.
— Я не боюсь. — Слышно было, как Вениамин усаживается рядом с человеком.
— Студент? — помолчав, спросил человек.
— Да.
— На физика небось учишься?
— Откуда вы знаете? — удивился Вениамин.
— Мода, — коротко засмеялся человек. — Учился бы на врача, на косточки свои пожаловался, а про физику разговора у нас не получится. Не подкован.
Он опять не то замычал, не то застонал. Почиркал спичкой, раскуривая новую папиросу. Потом доверительно, как старому знакомому, признался:
— Кости у меня от ран старых ноют. К ночи ближе… И скажи ты на милость, рефлекс, что ли, какой, сразу сюда тянет. Воевал я в этих местах.
— А я вас узнал, — сказал Вениамин. — Мы к вам в совхоз ходили. Вы — Поливанов.
— Штаб у нас тут был, — подтвердил Поливанов. — Посидишь вот на порожке, полпачки папирос высмолишь, смотришь — и полегчает. — Он снова замолчал. Потом, будто извиняясь за что-то, добавил: — Вам война вроде сказки, а для нас как вчера все было. Рассказывал пионерам вашим и, веришь, разволновался. Непонятно это тебе?
— Почему? — не сразу ответил Вениамин. — Понятно.
— Да?! — обрадовался Поливанов. — А я думал, надоели мы вам с этой войной. — Он глухо покашлял в кулак. Погремел спичками. — Разведчик наш здесь погиб. Васек. До последнего патрона отстреливался, потом гранату под ноги кинул. Совсем мальчонка был. Как пионеры твои… — Поливанов опять надолго замолчал. Видно, перемогал боль. Шумно вздохнул и сказал: — Рассказывали мне про старика одного, плотника. Два сына у него в войну погибли. В братской могиле захоронены, а где — точно не знает. Взял он инструмент плотницкий, харчишки в мешок сложил и пошел по России… Могилу заброшенную встретит — пирамидку со звездой ладит, надпись химическим карандашом: здесь, мол, лежат герои, жизнь за нас отдавшие, и дальше шагает, к другой могиле. Так и ходит… Вот человек, а?
— Да… — задумчиво отозвался Вениамин.
Поливанов аккуратно погасил папиросу и поднялся.
— Пошел я. Вставать чуть свет. Остаешься, студент?
— Посижу еще.
— До свиданья.
— Спокойной ночи.
Генка услышал, как удаляются шаги Поливанова. Луч фонарика заскользил по стенам землянки. Генка закрыл глаза ладонью, но фонарик тут же погас.
— Выходи, Гена, — послышался спокойный голос Вениамина.
Генка помедлил и, нащупав на нарах рюкзак, пошел к выходу. Он выбрался наружу и, боясь, что Вениамин опять включит фонарик и будет разглядывать его, отвернулся.
— Вы как узнали, что я здесь? — чувствуя, что молчать дальше неловко, спросил Генка.
— Ищеек из города вызвал, — усмехнулся Вениамин и жестко добавил: — Трус ты!
— Кто трус? — вскинулся Генка. — Я не убегал!
— А что же ты сделал?
— Уехал, и все! — повернулся к нему Генка. — Ждать мне, когда она на линейке слова эти будет говорить? Я не Чернышевский!
— При чем тут Чернышевский?
— Ему тоже публичную казнь устроили. И в барабаны били.
Вениамин хмыкнул, потом сказал:
— Никто тебя из лагеря не выгонял.
— Как это не выгонял? — оторопел Генка. — Я же сам слышал, что Людмила на совете говорила.
— Подслушивал?
— Окно открыто было.
— Потому так и говорила, что тебя видела, — объяснил Вениамин. — С педагогической целью.
— Воспитывала, что ли? — недоверчиво переспросил Генка.
— Ну да! — Голос Вениамина звучал подозрительно ровно. — А ты и поверил?
— В то, что про меня говорила, не поверил, — буркнул Генка и, подумав, добавил: — А что выгонят, поверил.
— Значит, было за что? — с ехидцей спросил Вениамин.
Генка промолчал. На провокационные вопросы он привык отвечать презрительным молчанием. Вениамин почувствовал его враждебность и мягко сказал:
— Ладно. Не надувайся. Сильно обиделся на Людмилу Петровну?
— Да нет… — не сразу ответил Генка. — Мне ее жалко.