— Нам надо ополоснуться.
— Да.
— Ненавижу надевать джинсы на мокрое тело.
— Спешить некуда. — Скайлар пошел в воду.
— Уже поздно, — Тэнди последовала за ним. — Давай я потру тебе спину.
Стоя по пояс в воде, они набирали ее в пригоршни и поливали друг друга.
— Часами предаваться любовным утехам! Целыми днями. Взрослеть рядом с тобой — одно удовольствие.
— Разве мы повзрослели? — спросил Скайлар.
Они нырнули под воду, пальцами вымывая ил из волос.
На берегу, все еще мокрый, все еще с игрунчиком на изготовку, Скайлар надел джинсы, носки, сапоги. Осторожно застегнул «молнию».
Тэнди встряхнула джинсы, будто мокрыми были они, а не она. Держа их перед собой, взглянула на Скайлара:
— Если ты в таком виде оседлаешь Дезертира, у тебя что-то может сломаться. Где моя рубашка?
— Зачем она тебе? Уже стемнело. — Скайлар запрыгнул на неоседланного жеребца. Сам он уехал из дома без рубашки. — Пора!
Тэнди влезла в джинсы, подняла с травы рубашку. Взобралась на лошадь позади Скайлара с его помощью, так и не надев рубашки. Обняла за талию, прижалась лицом к его спине.
Они тронулись с места. Сироп поспешил за ними.
— Что такое? — удивилась Тэнди. — Это же кружной путь.
— Я знаю.
— Тебе же надо спешить.
— Я знаю.
— Скайлар, мы же подъедем к ферме с тыла.
— Я знаю.
— Скайлар, что ты задумал?
— Собираюсь взглянуть на моего кузена.
Все еще без рубашек, Скайлар и Тэнди лежали на животах, в темноте, на вершине холма, с которого открывался прекрасный вид на освещенную лужайку за особняком «Уитфилд-Фарм».
Дезертира они оставили у подножия холма, на этот раз привязав к дереву. Тихонько поднялись на вершину.
Сироп посапывал в кустах: умотался за день, проведенный со Скайларом и Тэнди.
Лужайка выглядела точно так же, как и на любой другой вечеринке, устраиваемой Уитфилдами. Помимо прожекторов охранной сигнализации, расположенных по периметру особняка, ее освещали фонари на деревьях и вдоль дорожек. Металлические сервировочные столы застелили белыми скатертями. На траве расставили с десяток карточных столиков, каждый с четырьмя складными стульями.
На подстриженной лужайке, кто с напитками, кто с закуской на тарелке, в лучших своих нарядах стояли одноклассники Скайлара и Тэнди, их братья и сестры, младшие и старшие друзья, родители, более пожилые люди, друзья родителей Скайлара.
— Готова спорить, твои родители кипят, как вода в чайнике, — заметила Тэнди, когда они слезли с Дезертира. — Ты же не встретил своего кузена.
— Стиль, — ответил Скайлар. — Должен выдерживать стиль.
— Что значит — стиль?
— Философия жизни.
— То же самое, что делать все наоборот? — спросила Тэнди.
Теперь, лежа на животе, Тэнди указала на мистера Уитфилда.
— Посмотри на своего отца. Да ему между губ и сардинку не просунешь. У твоей мамы такое лицо, будто она изо всех сил старается не перднуть.
Скайлар рассмеялся.
— Моя мама никогда не пердит.
— А вот и Джон-Тан, — продолжила Тэнди. — Специально встал рядом с креветками во льду. Как думаешь, лед напоминает ему о доме?
Скайлар пристально смотрел на кузена.
— Наверное, он стоит рядом со льдом на случай, если ему понадобится охладиться.
Впрочем, в округе Гриндаунс любой незнакомец выглядел как чертополох среди коровьих лепешек.
— Похож на тебя, Скайлар.
— Отнюдь.
— Еще как похож! Выглядит, как Уитфилд, даже с такого расстояния.
— А по мне, он выглядит, как послед.
— Симпатичнее тебя, дорогой. И умнее.
Скайлар ладонью надавил на спину Тэнди.
— Прекрати! Я лежу на сучке. — Тэнди вытащила из-под ребер сучок, отбросила в сторону. — Я думаю, твой кузен уже нравится мне больше, чем ты.
— Так иди и поцелуй его. У него моно,[1] знаешь ли.
— Правда, стоять так сексуально, как ты, он не умеет. Он стоит, как солдат. Или знак «Стоп».
— Моно тебе понравится.
— Поцелуйная болезнь, — уточнила Тэнди.
— Гар-вард, — протянул Скайлар. — Мой кузен поступил в Гарвард.
Тэнди промолчала.
— Приехал сюда отдохнуть, — добавил он. — И, подозреваю, попортить мне жизнь. Он может отправляться в постель и оставаться там, мне без разницы.
— Знаешь, Скайлар, он, возможно, такой же, как ты, дай ему шанс.
— Мой отец говорит, что бостонцы настолько нетерпимые, что даже не могут терпеть нетерпимость других.
— Больше ты ничего не можешь о нем сказать?