— Или Джинни и…
— Не будь ты моим кузеном, я бы сказала ты.
— Ты в меня влюбилась?
— Именно так. — Прищурившись, она смотрела на Скайлара, в шортах и кроссовках. — Ты могучий, пышущий здоровьем зверь, Скайлар.
— Так и есть. Я — зверь. И реву на полную луну. А-а-а-а-а!
— Совершенно верно. Женщина должна терпеть от мужчины все, что угодно, особенно если случается такое лишь раз в месяц. А мужчина — от женщины, так?
— В большую часть месяцев, да.
— Синяя луна, — пропела Джинни.
— Откуда ты знаешь эту песню?
— Папа иногда ставит на проигрыватель старые пластинки.
— Правда?
— Тебя это удивляет?
Скайлар развернул каноэ против течения.
— Не могу представить себе, как дядя Уэйн делает что-то… что-то такое… ну, не знаю… к примеру, слушает музыку.
— Ты думаешь, он холоден, как рыба? Многие так думают.
— Я этого не говорил.
— Приходи к нам на ужин в какой-нибудь четверг. У слуг это выходной день, до полуночи. Поэтому по четвергам у нас семейные вечера. Без слуг и посторонних папа расслабляется. Особенно после операции на сердце.
— Твоему отцу делали операцию на сердце? Когда?
— Вскоре после возвращения Джона. В конце июня, в июле. Так что все лето он не работал.
— Никто нам ничего не сказал.
— С какой стати?
— Мы же близкие родственники.
Конечно. Твои родители послали бы отцу горшок с цветами, а моя мать написала бы им благодарственное письмо… С прибылью остались бы только цветочники, телеграф и почтовая служба.
— Не очень-то ты сентиментальна, Джинни.
— Так или иначе, в четверг вечером, если все идет как обычно, папа разговаривает с нами не как со своими подчиненными. Иногда он нас даже слушает. Иногда в его речи появляется южный акцент. Иногда он слушает музыку. Случалось, даю честное слово, он даже танцевал с мамой. Правда, не в последнее время.
— И ты знаешь, что такое синяя луна.
— Ты думаешь, что все янки глупы?
— Стараюсь так не думать.
— Твою подружку убили этим летом?
— Вот об этом я тем более стараюсь не думать.
— Извини. Джон не мог упоминать про другую девушку, с которой ты вырос и…
— Пожалуйста!
— Ладно. Итак… — Джинни опустила пальчики одной руки в воду. — Несмотря на мою неистовую и страстную любовь к тебе, полагаю, моим первым мужем будет Алекс Броудбент.
— Кто такой Алекс Броудбент? Сексапильный тридцатидвухлетний киноактер, который все играет подростков?
Джинни улыбнулась.
— Нет. Он живет в рыбачьем домике, со своей женой. Днем и ночью к нему приходит множество людей. Интересных людей. Артисты. Музыканты, писатели, художники, фотографы, иногда политики. Моя мама называет их «Алексова флотилия». Он — критик в бостонской газете.
— И что он критикует?
— Музыку, книги, кино, искусство. Политику.
— Он во всем этом хорошо разбирается?
— Никто еще не сказал, что не разбирается. Дело в том, что его колонка приносит пользу. Он решает проблемы. Всех слушает, пишет о том, что ему говорят, потом вносит предложение, или задает очевидный вопрос, или находит какое-то другое решение.
— И люди реагируют?
— Будь уверен. Дают деньги на добрые дела. Принимают законы.
— Почему? Почему они должны ему верить?
— Потому что в основе написанного лежит здравый смысл. Он может быть очень остроумным, но никогда не высмеивает кого-либо ради красного словца. И потом, все знают, что он не использовал эти деньги и власть себе во благо. Или ради того, чтобы отомстить. Так, во всяком случае, говорит папа.
— Твой отец его уважает?
— Именно поэтому Алекс живет в нашем рыбачьем домике. Я думаю, своей колонкой он много денег не зарабатывает.
Скайлар улыбнулся. Значит, одному человеку, моему дяде, Уэйну Уитфилду, удалось купить Алекса Броудбента.
— Сколько ему лет?
— Чуть больше тридцати.
— Вроде бы ты сказала, что у мистера Броудбента есть жена? Как же ты собираешься выйти за него замуж?
— Мама говорит, что поначалу Диану считали очень умной, когда она молчала. Все думали, что она мыслит. Потом она поступила в колледж. И начала говорить. Сама вырыла себе яму. — Взгляд Джинни обежал вершины растущих на берегу деревьев. — Этот семейный союз долго не продлится. Чем больше она говорит, тем глупее выглядит.
— Зато поговорить с тобой — одно удовольствие?
— А разве нет?
— Чье это поместье?
На левом берегу высился большой кирпичный, выкрашенный белой краской особняк, от которого к берегу сбегал просторный луг.
— Оглторп.
— Это их настоящая фамилия?[6]
— Конечно. Луиз Оглторп учится со мной в школе. Мы — самые близкие подруги. Я ее ненавижу.
— Почему?
— Потому что она во всем опережает меня. Как бы я ни старалась. Начиная от произношения слов по буквам до прыжков на лошадях через изгороди. Она все делает чуть лучше меня.
Скайлар рассмеялся:
— По крайней мере в этом ты честна.
Рассмеялась и Джинни.
— На прошлой неделе, на теннисном турнире в клубе, я сдобрила ее лимонад водкой. Я думала, эта паршивка по меньшей мере знает, какова водка на вкус. Ей же тринадцать лет. Я не ожидала, что она все выпьет.
— К чему это привело?
— Она выиграла.
Обернувшись, Джинни направила Скайлара с залитой солнцем реки в прибрежную тень.
— Чуть правее, Скайлар, видишь? Где нет камней. Носом ткнись в берег. Он тут мягкий. Тогда мы не замочим ноги.
— Да, мэм.
Над ними высилась башня из серого камня.
Они поднялись к ней.
— Башню построил дед судьи Ферриса, тоже судья Феррис, — пояснила Джинни. — Эта семья сидит на одном месте так давно, что они разучились бы ходить, если б не гольф. — Она всмотрелась в лицо Скайлара. — Тебе понравилась шутка?
Он рассмеялся.
— Естественно.
— Ее придумал мой дядя Вэнс. И постоянно повторяет.
Железная дверь, ведущая в башню, висела на одной петле. Внутри каменный пол блестел от осколков стекла. У стены лежали семь или восемь банок из-под пива. Рядом с остатками ватного матраца. Несколько презервативов (два синих, один красный) вроде бы появились здесь не так уж и давно.
— Сюда ты приводишь всех своих друзей? — спросил Скайлар.
Джинни повела его по каменным ступеням, спиралью поднимающимся по стене башни.
— Старый судья Феррис построил ее в конце прошлого столетия. Думаю, он собирался приводить сюда дам, чтобы в жаркий день они могли попить чаю, наслаждаясь легким ветерком. Во всяком случае, на полу немало осколков фарфора.
Диаметр верхней площадки башни не превышал трех метров. Ее огораживала стена высотой в метр.
— Там произошла первая битва Войны. — Джинни указала на юг.
— Какой войны?
— Американской революции.
— Там, откуда я приехал, под Войной подразумевают войну между штатами.
— Здесь тебе что-нибудь напоминает Теннесси, Скайлар? Ну хоть что-нибудь?
Он огляделся. Особняки и лужайки, проглядывающие сквозь листву деревьев, синяя река меж зеленых берегов, холмы на западе.
— В вашей зелени больше желтого.
— Ты тоскуешь по дому, Скайлар?
— Больше, чем ожидал.
— Почему?
— Не хочу уточнять.
— Говори. Никто не слушает.
— Это одна из причин. Никто не слушает, — ответил Скайлар. — Я думаю, люди различаются тем, как они говорят «нет». Вместо того чтобы слушать, вы все только и ждете, чтобы перебить человека и сказать «нет», независимо от того, что этот человек говорил.
— Ты находишь нас нетерпимыми? Принимающими все в штыки? Наверное, на то у тебя есть причины.
— Я не пробыл здесь и суток, как меня обвинили в краже пяти миллионов долларов или чего-то подобного у моей семьи.
— Действительно обвинили?
— Да. Полисмен прямо заявил мне об этом в лицо. Твои родные действительно считают, что я украл эти драгоценности?
— Увы, да.
6
По-английски она звучит как уродливый (ugly) Торп (Thorp), поскольку фамилия Торп достаточно распространенная.