— Нам нужен кабинет, где находится сейф капитана, а не его подвал.
— Тогда нам наверх.
— Я тоже так думаю.
— Потом все равно в подвал зайти нужно, — заметил Дерк Улиткинс, следуя за Скайтом, который направился к лестнице. — Там, вполне возможно, тоже будет чем поживиться.
— Хорошо, — согласился Скайт. — Но сначала документы, за которыми мы сюда пришли.
— Слышал бы нас сейчас Браен Глум, — засмеялся Дерк Улиткинс. — Я даже не могу себе представить, какой страшной была бы тогда наша участь.
И Дерк стал подниматься по ступенькам лестницы наверх следом за Скайтом Уорнером.
— Этот маньяк был мастак на изуверские пытки, — продолжил разговор Дерк Улиткинс. — Уверен, что в аду для себя он не найдет ничего нового, чтобы он сам не применял на этом свете.
— Я с тобой не согласен, Дерк. Браен был жесток, но он не был маньяком. Скайт остановился на лестничной площадке и повернулся к товарищу. — Для человека такой профессии, какая была у Браена Глума, жестокость — необходимое качество. Но Глум никогда не был циником, в отличие от многих «святош» из законопослушных граждан.
— Доля здорового цинизма должна присутствовать у каждого человека, иначе тобой попросту будут пользоваться.
— Немного здорового цинизма, конечно, не повредит, но только немного, согласился Скайт.
— Вот видишь, Скайт, ты тоже согласен со мной, что цинизм не такая уж и плохая вещь, как говорят многие. А раз у Глума отсутствовало это прекрасное человеческое качество, то он попросту был дураком.
— Дураком Браен Глум никогда не был. Он был гением в своем роде. У него была стопроцентная память. Глум никогда ничего не забывал. Ни одной мелочи. Он мог без помощи компьютера проложить курс звездолета через всю галактику, а такого не мог сделать ни один из известных мне штурманов. — Скайт стал подниматься на второй этаж логова своего бывшего капитана. Впереди показалась обычная деревянная дверь с матовыми стеклами, перед которой лестница и заканчивалась.
— Кажется, если я не ошибаюсь, это твои слова: «Первыми всегда умирают дураки», — продолжал Дерк, ступая за спиной Скайта. — Браена Глума с нами сейчас нет — это говорит само за себя.
— Браен Глум сам выбрал момент, когда уйти. И на это у него были серьезные причины, о которых мы вряд ли когда-нибудь узнаем.
— Откуда ты знаешь, что у него вообще были какие-то причины?
— Я не знаю. Только могу догадываться. Но, как мне кажется, своим поступком он спас всем нам жизнь.
— Никогда бы не подумал, что он способен на такое, — недоверчиво усмехнулся Дерк Улиткинс. — Впрочем, тебе виднее. Ты его видел последним. Правда, хочу тебе сказать, хотя это сейчас не имеет никакого значения, но тогда некоторые из парней поговаривали, что ты, воспользовавшись моментом, сам пришил старика, чтобы занять его место.
— Почему они тогда не сказали мне это прямо в лицо?! — воскликнул Скайт, возмущенный последними словами напарника.
Улиткинс скосил глаза в сторону и потер себе мочку уха.
— Пойми правильно, многие из них недолюбливали старого капитана. Возможно, кто-нибудь из тех, кто метил сам на его место, и попытался бы потягаться с самим чертом из-за капитанского кресла. Но спорить с человеком, который прикончил Браена Глума? Даже у последнего матроса хватило ума, чтобы не делать этого. К тому же все помнили, как ты расправился с Макэлпайном и Хантером. А те были далеко не худшие из ганфайтеров. И то, что Макэлпайн в конце того памятного разговора не успел даже вытащить свой флэштер, говорит само за себя.
— Ты об этом всем и рассказал?
— Конечно, — честно признался Дерк Улиткинс.
— А о своей роли в этом деле ты тоже рассказал?
Улиткинс не ответил на вопрос Скайта. Он двинулся дальше и, подойдя к дверям, дернул за ручку.
— Так рассказал или нет? — переспросил его Скайт.
— Незначительные нюансы никого не интересовали, — дергая сильнее, отозвался Дерк.
— Конечно, я — кровожадный злодей, а ты невинный свидетель моей расправы над несчастными. — Уорнер, подойдя к Дерку, помог дернуть за ручку. — Могу представить, в каких выражениях и с какими подробностями ты расписывал эту сцену. Что-то вроде: «И кровь ручейками растекалась из-под бездыханного тела невинного боцмана…».
— Багровая, — поправил Дерк.
— Что «багровая»?
— «И багровая кровь ручейками растекалась из-под бездыханного тела невинного боцмана».
— Да, так будет сочнее, — согласился Скайт. Дверь не открывалась. Она была заперта на ключ.
— Отойди, — предупредил Уорнер, прежде чем ударом локтя вышибить матовое стекло.
Осколки со звоном посыпались на каменный пол. Звук от разбившегося стекла разнесся по всем уголкам пустынного прибежища. Не дожидаясь, пока он стихнет, Скайт просунул руку в образовавшуюся дырку и, нащупав замок, открыл дверь изнутри.
Напарники оказались в просторном помещении, похожем на библиотеку, заставленном шкафами с древними книгами в ярких целлофановых обложках, лазерными дисками, магнитными лентами. Каменный пол между стеллажами устилало синие ковровое покрытие, заглушавшее шаги. По всей длине противоположной стены шло большое окно с широким подоконником, на котором стояли в глиняных горшках высохшие растения, скорченные листья которых коричневыми тряпочками свисали с корявых стеблей, подвязанных тонкими голубыми тесемочками. Окно выходило как раз на ту сторону, откуда пришли Уорнер с Дерком Улиткинсом. Из него даже можно было рассмотреть верхнюю часть звездолета, стоявшего за деревьями.
Под потолком висели четыре люстры с розовыми плафонами. Стены украшали картины в толстых золоченых рамах, изображавшие сцены из космических баталий.
У правой стены стоял огромный кожаный диван на гнутых ножках, с высокой спинкой и вычурными подлокотниками в виде драконов, вырезанных из черного дерева. К одному из шкафов напротив дивана был приколот поблекший календарь десятилетней давности с фотографией полуобнаженной блондинки. Под календарем стоял сервировочный столик на маленьких колесиках, пыльная ад поверхность которого была занята пустыми бутылками из-под крепких напитков.
Все убранство этого помещения говорило, что его хозяин пытался создать здесь себе что-то наподобие уюта.
Пройдя немного вдоль шкафов, приятели увидели с левой стороны большой письменный стол, стоявший возле стены, на которой висела большая картина с изображением звездолета, освещенного лучами ярко-красной звезды и летящего на фоне черного космоса. Уорнер обратил внимание на знакомые очертания нарисованного корабля: вне всякого сомнения, это был «Валрус».
Эта картина со звездолетом, служившим домом для Скайта несколько лет, вызывала у него ностальгические чувства. В конце концов, столько всего было пережито на борту этого старого космического корабля, приютившего его и взявшего под защиту своих бронированных бортов. Уорнер вспомнил, когда первый раз увидел «Валрус». Это было именно тогда, когда его перевозили на урановые рудники в Пояс астероидов, после того, как смертная казнь, к которой был приговорен Скайт Уорнер, сорвалась из-за неполадок в электрической цепи.
Что с ним случилось, Скайт Уорнер не помнил, будто кто-то стер всю его память. Он помнил только тот момент, когда охранники облили его холодной водой из ведра в той самой камере, где должна была состояться казнь. Рядом, в двух шагах от него — голого, дрожащего в луже на холодном каменном полу — стоял еще дымившийся электрический стул. На проводах «вершины гуманизма, демократии и человечности» еще искрились остаточные разряды, и в камере сильно пахло озоном. Запястья рук и ног страшно болели. Кожа в тех местах, где находились наручники с подведенными к ним проводами, покрылась волдырями от ожогов. Боль была невыносима, но самое страшное заключалось в том, что он совершенно забыл, кто он, где он и что с ним было до того самого момента, когда он открыл глаза.
— Вставай, мерзкий ублюдок, — услышал Скайт первые слова в своей новой сознательной жизни и ощутил сильный удар тяжелого ботинка под ребра. Но боль от удара была ничем по сравнению с той страшной, пронизывающей все тело болью, которую испытывал Скайт после своего второго рождения.