Безумие.
Эрик резко отпустил ее волосы, отвел руки назад и со всего размаха ударил двумя кулаками в ящик за головой жены. Нори вздрогнула, но не моргнула. Потому что не только Эриком, но и ею тоже владело…
Безумие.
Эрик опустил руки, уперся ими в столешницу и нагнулся, чтобы укусить Нори за ухо. Больно. Заставляя ее вздрогнуть. Его зубы прошлись по шее, и вибрации усилились, а к ним присоединился ее протяжный стон.
— Пощады не будет, девочка, — предупредил ее муж.
— Ее и не просят.
— Моя, — прорычал Савицкий, легко забрасывая жену на столешницу. — Ты только моя. Не смей желать его.
— Сделай так, чтобы я не смела.
И он сделал.
Кухня напоминала поле боя, а Эрик и Нори безумных бойцов невидимого фронта. Они не могли вспомнить, кто и когда выключил газ под сковородкой. Оба изумлялись, вытаскивая из волос соломку из моркови и цуккини. И только чудом никто не порезался о разбитые вдребезги чашки из-под кофе.
— Я не хочу убирать, — заявила Нори, хихикая.
— Да, черт с ним. Завтра придет горничная. Пошли в спальню, — поддержал ее Эрик.
До спальни они не дошли, найдя особую прелесть в сексе на лестнице. Но после душа все же упали на кровать, чувствуя, как тела приятно ноют от сладкой истомы.
— Эрик, — тихо заговорила Нори, потершись щекой о его грудь, — почему только сейчас?
Он сглотнул и не сразу ответил.
— Тебе было больно, детка.
— Но…
— Нори, — не дал перебить себя Эрик, — я сдерживался последние месяцы и после родов. Когда мы попробовали первый раз, я едва рассудка не лишился. Мне хотелось тебя разодрать в клочья.
— О, боже, — пискнула Нори.
— О, да, пожалуй, только Бог помог мне тогда. Тебе было больно. Ты не признавалась, но я же видел.
Нори поднялась, села и, отвернувшись от него, заговорила.
— Полгода прошло, Эрик.
— Знаю.
— Я приходила в детскую, а ты…
Савицкий потер переносицу пальцами и через силу признался:
— Сначала, да, я боялся снова сделать тебе больно.
— А потом?
— А потом вошло в привычку.
— Но…
— Я дрочу, Нори. Днем, когда Марго спит, когда тебя нет рядом. А к ночи у меня кончается… все. Я вырубаюсь почти мгновенно. Эти полгода — чертов день сурка. Я не заметил, как они пролетели.
Нори вытирала щеки от влаги, стараясь не всхлипывать. Ей не хотелось, чтобы Эрик видел. Хватало и того, что она себя жалела. Что он жалел себя. Стена, сломанная сексом, безумием и злостью, снова начала расти, разделяя их.
— Почему ты не сказала мне, кроха?
— А ты даешь мне говорить? — огрызнулась Нори. — Те пару часов, что мы проводим вместе вечером, все беседы только о ребенке.
— Что за глупости, Нори?
— Это не глупости, Эрик, — крикнула она, вскочив с кровати. — Каждый раз, когда я пытаюсь сменить тему, ты тактично намекаешь, что я должна внимать тебе, что мне нужно знать все о дочери, включая регулярность стула, режим кормления, прогулок, гардероб на все случаи жизни и прочие тонкости.
— Нори…
— Черт, нет, Эрик. Не Нори. Если я начинаю спорить, ты всем своим видом показываешь, какая я паршивая мать. А я нормальная, Савицкий. Слышишь? Я — хорошая мать. Я люблю Марго. Просто я работаю. И когда мы договаривались, что ты паришься в декрете, а я делаю карьеру, пункта об отказе от секса не было.
— И ты решила утешиться с Артуром? — ввернул Эрик козырь.
Нори всплеснула руками, но крыть ей было не чем. Она так и замерла с открытым от недоумения и негодования ртом. Но Эрик продолжил и без ее ответа:
— Ты хоть понимаешь, что я чувствую, зная, что ты… с ним. Он целовал тебя, прикасался. И ты хотела.
— Я понимаю. Как никто понимаю, — нервно рассмеялась Нори.
— Что? — не понял Эрик.
— Ты спросил, понимаю ли я, что ты чувствовал. Так вот, я понимаю. Более чем. Я же видела, как ты обнимал Наташу у костра. Видела, что именно ты стал ее целовать. Я все видела, Эрик. И, пожалуй, мне было похуже, чем тебе, дорогой.
Савицкий открыл было рот, чтобы возразить, но жена заткнула его.
— И не смей говорить, что мы тогда просто трахались, и я бегала за Артуром. Да, у нас не было нормальных отношений. Да, я бегала. Но я любила тебя. У меня не хватало мозгов разобраться во всем, но мне было до охуения больно, Эрик. Словно сердце выскочило из груди, разодрав мне грудину, а вы со Стейной у меня на глазах еще и втоптали его в грязь.
— Нори, — Эрик встал с кровати.