— Ты с ней спишь? — спросила девушка словно между прочим, хотя изнутри ее уже распирало.
— С Таней?
— Нет, блин, с Катей.
— Я ей плачу. Тане.
— За интим?
— За то, что она присматривает за Марго.
— Натурой платишь?
Эрик глубоко вздохнул.
— Не пори чушь, Нори.
— А за еду платишь?
— Нет.
— Зря. Девка явно не против твоей натуры.
— Она не девка, а няня.
— Ну да, ну да.
— Хватит, — рявкнул Эрик, бросая нож на стол. — Что за бред ты несешь?
— Бред? Это классика, дорогой. Неприлично богатый мужик голубых кровей трахает няню. Не зря же она так настойчиво звала тебя в гости, Эрик Лазаревич, — Нори тоже прекратила делать вид, что поглощена готовкой. — Ты ведь никому не позволяешь звать тебя по имени-отчеству. С чего она вдруг перешла на такое официальное обращение?
— Она не перешла, а всегда меня так зовет. Я старше ее, и я друг ее работодателей. Это ты вечно скатываешься на фамильярность. Не надо путать Север, работу и людей, которым мы платим за услуги.
Эрик осекся, рукой зачесал волосы назад, понимая, как нелепо двусмысленно звучат его последние слова. Нори могла бы, конечно, прицепиться к оплачиваемым услугам няни, но не успела. Савицкий тряхнул головой, словно прогонял наваждение, моргнул и взглянул на жену, словно очнувшись.
— Потрясающе, Нори, — зло засмеялся он, аплодируя. — Ты абсолютно гениально валишь с больной головы на здоровую. Очень удобно выставить меня похотливым мудаком, который трахает няню, пока сама…
— Что сама? — взвизгнула Нори, обрывая его. — Я ничего не сделала, Эрик. Ни грамма, ни капли того, чтобы заслужить подобное обращение. За что ты меня решил наказать?
— Я не наказываю тебя, — выдохнул Эрик, опуская глаза.
Но Нори не остановило его возражение.
— За то, что он целовал меня? — продолжала она на повышенном тоне. — За то, что я его целовала?
— Замолчи, — рыкнул он, сжимая кулаки и отворачиваясь.
— Нет уж, я буду говорить, а ты слушать.
Она дернула мужа за плечо, заставляя снова повернуться к ней. Эрик поднял голову и взглянул на жену затуманенными от тьмы глазами.
— Я не желаю с тобой разговаривать, — процеди он сквозь зубы, однако не двинулся с места.
— Ты не желаешь со мной разговаривать. Ты не желаешь меня целовать. Ты даже не спишь со мной. Я уж молчу о сексе, — кричала Нори на весь дом. — И ты думаешь, что я не буду хотеть его поцелуев? Его прикосновений? Когда он сам просит, потом требует, потом заставляет. Думаешь, мне было страшно или противно, когда Артур меня держал? Хрена с два. Даже эта боль меня возбуждала.
Эрик сделал шаг вперед, глядя на нее исподлобья, и угрожающе прошелестел:
— Прекрати.
— И не подумаю, — прошептала Нори, задирая нос, но отступая назад. — Расскажи, как ты трахаешь няню Таню. Может, полегчает?
— Я с ней не сплю. Это у тебя один секс на уме, — шаг вперед.
— Конечно, — кивок, шаг назад, — в других местах у меня его нет. Из-за тебя, козел.
— Выбирай выражения, девочка.
— И не подумаю. Хочешь, позовем ее третьей? Мне Артур много чего рассказал, я теперь подкована в теории. Или желаешь сразу его пригласить в нашу постель? Зачем размениваться на всяких нянь.
— Замолчи, — два шага вперед.
Нори попыталась отступить, но не смогла. Ей оставалось только вжаться попой в столешницу. Но это не остановило ее. Эрик нависал, упершись руками по обеим сторонам от нее, блокируя любую попытку к бегству. Его губы были сжаты, желваки ходили ходуном, а глаза стали почти черными. Но Нори все говорила и говорила.
— Ты ведь практически благословил нас, дорогой. Почему бы не отбросить глупые предрассудки? Давай устроим оргию. Обещаю, я не забуду про тебя.
— Уйди, Нори, — Эрик часто моргал, но это не помогало. — Прошу последний раз. Уйди с глаз.
— А иначе что? — выдохнула Нори, почти касаясь его губ своими, вибрируя от страха, предвкушения и похоти.
Он был так зол, и она тоже. Его темная сущность брала верх впервые за долгое время. И хотя Нори знала, что в таком состоянии Эрик способен на все, что угодно, она не хотела его останавливать. Все было лучше, чем пустота. Слишком долго они прикидывались заурядной супружеской парой со смещенными обязанностями. Настало время безумия. И Нори с удовольствием отключила последние предохранители Эрика.
— Ну что ты тянешь? Все еще не встал? Даже после того, как я предложила групповушку? Тут и у покойника эрекция будет. Неужели прибор отказал?
Безумие.
Последние слова Эрик затолкал Нори обратно в рот своим языком. Он буквально накинулся на ее губы, рыча, как раненый лев.
Безумие.
Треск рвущейся ткани разрезал воздух. Нори не сразу поняла, что муж буквально разодрал на ней майку. Он даже не пытался расстегнуть лифчик, просто сломал застежку и отбросил белье в сторону.
Безумие.
Эрик вцепился в ее волосы и тянул их так сильно, что у Нори заболела голова. Словно хотел снять с нее скальп, продолжая неистово терзать ее губы своими. Но даже эта боль была лучше пустоты. Все было лучше пустоты.
Безумие.
Эрик резко отпустил ее волосы, отвел руки назад и со всего размаха ударил двумя кулаками в ящик за головой жены. Нори вздрогнула, но не моргнула. Потому что не только Эриком, но и ею тоже владело…
Безумие.
Эрик опустил руки, уперся ими в столешницу и нагнулся, чтобы укусить Нори за ухо. Больно. Заставляя ее вздрогнуть. Его зубы прошлись по шее, и вибрации усилились, а к ним присоединился ее протяжный стон.
— Пощады не будет, девочка, — предупредил ее муж.
— Ее и не просят.
— Моя, — прорычал Савицкий, легко забрасывая жену на столешницу. — Ты только моя. Не смей желать его.
— Сделай так, чтобы я не смела.
И он сделал.
Кухня напоминала поле боя, а Эрик и Нори безумных бойцов невидимого фронта. Они не могли вспомнить, кто и когда выключил газ под сковородкой. Оба изумлялись, вытаскивая из волос соломку из моркови и цуккини. И только чудом никто не порезался о разбитые вдребезги чашки из-под кофе.
— Я не хочу убирать, — заявила Нори, хихикая.
— Да, черт с ним. Завтра придет горничная. Пошли в спальню, — поддержал ее Эрик.
До спальни они не дошли, найдя особую прелесть в сексе на лестнице. Но после душа все же упали на кровать, чувствуя, как тела приятно ноют от сладкой истомы.
— Эрик, — тихо заговорила Нори, потершись щекой о его грудь, — почему только сейчас?
Он сглотнул и не сразу ответил.
— Тебе было больно, детка.
— Но…
— Нори, — не дал перебить себя Эрик, — я сдерживался последние месяцы и после родов. Когда мы попробовали первый раз, я едва рассудка не лишился. Мне хотелось тебя разодрать в клочья.
— О, боже, — пискнула Нори.
— О, да, пожалуй, только Бог помог мне тогда. Тебе было больно. Ты не признавалась, но я же видел.
Нори поднялась, села и, отвернувшись от него, заговорила.
— Полгода прошло, Эрик.
— Знаю.
— Я приходила в детскую, а ты…
Савицкий потер переносицу пальцами и через силу признался:
— Сначала, да, я боялся снова сделать тебе больно.
— А потом?
— А потом вошло в привычку.
— Но…
— Я дрочу, Нори. Днем, когда Марго спит, когда тебя нет рядом. А к ночи у меня кончается… все. Я вырубаюсь почти мгновенно. Эти полгода — чертов день сурка. Я не заметил, как они пролетели.
Нори вытирала щеки от влаги, стараясь не всхлипывать. Ей не хотелось, чтобы Эрик видел. Хватало и того, что она себя жалела. Что он жалел себя. Стена, сломанная сексом, безумием и злостью, снова начала расти, разделяя их.
— Почему ты не сказала мне, кроха?
— А ты даешь мне говорить? — огрызнулась Нори. — Те пару часов, что мы проводим вместе вечером, все беседы только о ребенке.
— Что за глупости, Нори?
— Это не глупости, Эрик, — крикнула она, вскочив с кровати. — Каждый раз, когда я пытаюсь сменить тему, ты тактично намекаешь, что я должна внимать тебе, что мне нужно знать все о дочери, включая регулярность стула, режим кормления, прогулок, гардероб на все случаи жизни и прочие тонкости.