— Потому что этот ребенок — Савицкий, — объяснил за Артура Эрик. — Генрих не разведется и не женится на Анне, чтобы узаконить наследника. И если Артур бросит Анну, то ребенок будет Бьерном.
— Да и насрать, — не сдержалась девушка.
— Нет, Нор, — покачал головой Артур. — Насрать можно на всех, кто не носит фамилию Савицкий. Этот ребенок ни в чем не виноват. Он — наша плоть и кровь. Он — мой брат.
— Ты так уверен, что брат? Может, сестра?
— По девкам у нас твой муж специализируется. Мой папаша строгает пацанов.
Нори фыркнула.
— Как думаешь, Ларс знает? — спросил Эрик.
— Вряд ли. Анна боится его разочаровать. Слишком много стоит на кону. Бьерн — мужик вспыльчивый, может с Генрихом все связи порвать. Или вообще выставит его совратителем, а это огласка и клеймо на репутации. Вряд ли, конечно. Ларс себя позорить тоже не будет.
— И ребёнка он Генриху просто так не отдаст, — продолжал рассуждать вслух Эрик.
— Он? Генриху? — вдруг взорвался Артур. — А по кой черт ему ребенок, Эрик? Что он с ним будет делать? Приставит нянек, а потом засунет с дворянский детский сад с перспективами на лучшую закрытую школу. Кого он вырастит? Очередного пресыщенного идиота, типа моих троюродных кузенов? Они же кокс начинают нюхать, не выводя диатез со своих дворянских задниц. К колледжу там мозги уже сгниют до состояния несвежего говна. К черту таких родственников!
— И что, будешь воспитывать ребенка сам? — поддел его дядя.
Но Нори ахнула про себя, понимая, к чему Эрик аккуратно подводит Артура. Это даже не было хитростью. Артур давно сделал выбор, просто не находил в себе сил и смелости признать его и озвучить.
— Я — паршивый воспитатель, Эрик, — гнул свое Артур. — Это твое призвание пудрить младенцу попку и умиляться первым шагам. Меня не приводят в восторг какашки и коляски. Я не желаю участвовать в этом. Я этого никогда не хотел. Это даже не мой ребенок. Это мой брат. Я должен рассказывать ему о нашем роде, о предках. Я должен снять ему шлюху в четырнадцать лет, чтобы он лишился девственности. Я должен научить его сводить с ума баб и заваливать их в койку после часа знакомства. Я должен закинуть его на турник, чтобы он подтягивался и креп. Я должен рассказать ему о клане, научить биться, сделать его воином. Я должен передать наследие, но сейчас он просто кусок беззащитного мяса в теле моей чертовой жены, и это охренеть как бесит.
— Они в твоей власти, парень, — спокойно продолжал рассуждать Эрик. — Генрих, Анна, Ларс, они все зависят от тебя. Стоит тебе сказать слово, и каждый пойдет ко дну. Ты держишь их за шеи, Артур. Ты можешь ставить условия. Любые условия, понимаешь? Ты можешь выбирать что угодно для этого ребенка: няни, детский сад, школа, окружение. Одно твое слово, и Анна вернется в Питер. Одно слово, и она будет растить ребенка здесь, в России, рядом с нами, в наших традициях и обычаях. Ты будешь рядом. Мы будем рядом. Он не вырастет таким, как твой отец, если ты захочешь.
— Я не знаю, чего я хочу, Эрик, — почти заскулил он. — Я не хочу даже видеть Анну. Чем дальше, тем хуже. Я не могу с ней нормально общаться, она меня бесит по поводу и без. Знаю, что веду себя с ней как козел, но не могу иначе.
— Ты поэтому ее отослал?
— Да.
— А почему сам хочешь уехать? — снова вступила Нори.
Артур повернул голову, обжигая ее пронзительным взглядом. Он был зол и растерян. Последний раз Савицкий так смотрел на нее, когда их застала Ольга.
— А ты не понимаешь? — зашипел Артур.
Нори сглотнула, отрицательно качая головой.
— Меня тошнит от нее, Нори. Я видел ее со своим отцом. Я знаю, что она была с ним, что она его, блядь, любит, и меня выворачивает… А я ведь даже не люблю ее. А теперь подумай, Цветочек, что ощущает твой муж, зная, что мы с тобой…
— Прекрати, — закричала Нори. — Это не то…
— Не то, — согласился Артур. — Это даже хуже. Вряд ли Анна сопротивлялась. Она всегда готова.
— Не мешай все в одну кучу, — подал голос Эрик.
— Это все давно замешано, дядь. Ты же сам знаешь, я все порчу. Даже к вам влез с ногами. Лучше уж я буду ненавидеть Анну, чем вас будет тошнить от меня.
— Эрик, — взмолилась Нори, схватив мужа за руку. — Ну скажи ему, что это не так. Ведь все не так. Мы ведь семья. Мы разберемся.
Эрик молчал, и Нори расплакалась, понимая, что муж не будет удерживать племянника.
— Хватит, Нор, — одернул ее Артур так серьезно, что она, и правда, перестала плакать. — Это мое решение.
— И подавись им, — выплюнула девушка прежде, чем убежать наверх.
Эрик проводил жену взглядом и перевел глаза на племянника.
— Переживет, — напророчил Артур.
— Не сомневаюсь, — подтвердил дядя.
— Проводишь до машины?
— Да, конечно.
Они молча вышли во двор. Артур закурил, оттягивая момент. Он все ждал от Эрика каких-то слов, возможно, даже уговоров, но тот молчал. И лишь когда истлела сигарета, и Артур завел мотор, Старший Савицкий сказал:
— Поговори с Наташей, расскажи ей.
— Зачем? — не понял Артур.
— Ты совсем один, парень, — загадочно проговорил дядя. — Тебе нужен друг, близкий человек. Не родственник, не собутыльник, не постылая жена… Иногда так бывает…
— Как?
— Я не могу объяснить. Но когда все сложно и кажется, что выхода нет, а жизнь — полное говно, любовь вдруг делает все таким простым.
— Любовь? — лицо Артура вытянулось огурцом.
А Эрик расплылся в улыбке.
— Да, любовь, Артур. Если любишь, то просто скажи ей. Скажи все. Увидишь, что будет.
Он развернулся и пошел в дом, чтобы утешить жену.
14 часть
С Вами странно и мучительно-легко -
Разум тёмен, а сердце в вихре ветра
Закружилось и разбило лёд оков;
Я не знаю, как быть — и нет ответа…
Кровь моя смеётся долгу вопреки,
Дух мой птицей в клетке мечется тревожно:
Знали мы, что Юг и Север не свести -
Но Излом не знает слов "нельзя" и "можно".
Несколько дней Артур провел, словно в коме. Еще недавно он бесился видя, как Нори функционирует на автомате, а теперь и сам стал таким же говорящим овощем. Он плохо спал, мало ел, часто грубил и дымил, как Емелина печка. На работе все раздражало, дома было скучно, приятели казались занудами и придурками. Спасали тренировки, но и в зале он не мог выложиться, чтобы забыться, из-за паршивого питания и недосыпа. В голове набатом круглые сутки звучали слова Эрика.
Если любишь, то просто скажи ей.
Любовь делает все таким простым.
Увидишь, что будет.
Дядька словно запустил в нем программу саморазрушения. И сил бороться у Артура уже не осталось. Он все время думал о Наташе. О Стейне. Вспоминая каждую встречу, каждую деталь, каждое слово, Савицкий медленно сходил с ума. Он теребил телефон, но не решался позвонить, даже написать. Открывал компьютер, зная способы, как наладить с ней контакт через всемирную сеть, но не пользовался ими. Лишь закрывал глаза, надеясь, что тупая головная боль исчезнет благодаря сну, но образ роковой женщины снова оттеснял на задний план желанное забытье. Артур отключался урывками, проваливался на час в темную вязкую трясину, чтобы, вздрогнув, очнуться и полночи таращиться в потолок.
В день, когда Нори должна была выйти на работу, Савицкий снова толком не спал. Он приехал в офис раньше всех и с грустью осознал, что разгреб все свои завалы с делами. Ему категорически было нечего делать. Вернее, работа была, но спокойная, почти рутинная. Артуру ничего не оставалось, как дожидаться начала рабочего дня, когда город проснется.
И впервые ему стало тошно в Питере. Листая форум Северного воинства, чтобы убить время, Савицкий почти физически чувствовал, как под его задницей раскаляется кресло. Даже обсуждение грядущего сезона на закрытой ветке не отвлекало от этого жуткого ощущения, что нарастало изнутри, кипятило его кровь, мозг, сопли, дерьмо и другие жидкости организма.