— Измучен, бедняга, — сказал Диниван. Он взял со стола лампу и зажег ее от другой, горящей, затем внимательно посмотрел на монаха. — Он изменился, но, возможно, это из-за случившегося с ним несчастья.
— Он долго барахтался в воде, — подтвердила Мириамель с некоторым чувством вины.
— А, ну конечно. — Диниван встал. — Мы оставим его спать, а сами поднимемся наверх. Нам о многом нужно поговорить. Вы ели?
— Нет, только вчера вечером. — Мириамель вдруг ощутила страшный голод. — И пить тоже хочется.
— Все будет к вашим услугам, — улыбнулся Диниван. — Идите наверх. Я сниму с вашего спутника мокрую одежду и присоединюсь к вам.
Комната наверху была обставлена лучше: в ней была походная кровать, два стула, большой комод у стены. Дверь, легко открывавшаяся, выходила на деревянный настил, окружавший башню. На комоде стояло блюдо, накрытое салфеткой. Мириамель подняла салфетку и увидела сыр, фрукты и три круглых хлебца.
— Виноград с холмов Телигура необычайно вкусен, — сказал священник, появившись в дверях. — Угощайтесь.
Мириамель не стала ждать вторичного приглашения. Она взяла целый хлебец и сыр, потом оторвала большую гроздь винограда и уселась на стул. Довольный Диниван минутку смотрел, как она ест, потом исчез. Вскоре он появился с полным кувшином.
— Колодец почти пуст, но вода превосходная, — сказал он. — Ну, с чего мы начнем? Вы, конечно, уже слышали про Наглимунд?
Мириамель кивнула.
— Кое-что вам, возможно, неизвестно. Джошуа и еще некоторые спаслись.
В возбуждении она поперхнулась корочкой хлеба. Диниван поддерживал кувшин, пока она пила.
— Кто ушел с ним? — спросила она, отдышавшись. — Герцог Изгримнур? Воршева?
Диниван покачал головой.
— Не знаю. Разрушения были ужасны, и выжили немногие. Весь север кипит слухами. Трудно разобрать, где правда, но то, что Джошуа бежал, — точно.
— Как вы узнали?
— Боюсь, что не обо всем я вправе говорить, пока, во всяком случае, принцесса. Я под началом Ликтора Ранессина и связан присягой, но есть вещи, которых я не говорю даже его святейшеству… — Он усмехнулся. — Так оно и должно быть. Секретарь великого человека должен соблюдать тайну повсюду, даже в общении с самим великим человеком.
— Но почему вы заставили графа Страве отослать меня к вам?
— Я не знал, насколько хорошо вы информированы. Я слышал, что вы направляетесь в Санкеллан Магиетревис на переговоры со своим дядей герцогом Леобардисом. Я не мог вас туда пропустить. Вы знаете, что Леобардис умер?
— Страве мне сказал. — Она поднялась и взяла персик. Подумав, отломила еще кусок сыра.
— Но известно ли вам, что Леобардис погиб в результате предательства от руки собственного сына?
— Бенигариса? — она была поражена. — Но разве он не занял место отца? Почему же вельможи не сопротивлялись?
— О его предательстве не всем известно, но везде об этом шепчутся, а его мать Нессаланта, конечно, оказывает ему всяческую поддержку, хотя я предполагаю, она подозревает о преступлении своего сына.
— Но если вы знаете, почему вы чего-нибудь не предпримете? Почему ничего не делает Ликтор.
Диниван склонил голову.
— Потому что это одна из вещей, о которых я ему не сказал. Я уверен, однако, что до него дошли слухи.
Мириамель поставила тарелку на кровать.
— Элисия, Матерь Божия! Почему вы ему не сказали, Диниван?
— Потому что я не в состоянии этого доказать и не смею раскрыть источник информации, а он без доказательств ничего не может сделать, моя леди, только еще ухудшит ситуацию, пожалуй. В Наббане достаточно серьезных проблем, принцесса.
— Прошу вас, — она нетерпеливо взмахнула рукой. — Вот я сижу перед вами в монашеском одеянии, остриженная под мальчишку, вокруг одни враги, кроме вас, так, по крайней мере, мне кажется. Называйте меня просто Мириамель. И Скажите мне, что происходит в Наббане..
— Я вам расскажу лишь немногое, С остальным придется подождать. Я не совсем Пренебрегаю своими секретарскими обязанностями: мой господин хочет видеть вас и говорить с вами в Санкеллане Эйдонитисе, к тому же у нас будет много времени поговорить в дороге. — Он покачал головой. — Достаточно сказать, что народ несчастлив, что ведуны, которых раньше гнали с улиц Наббана, вдруг стали пользоваться огромным влиянием. Мать Церковь в осаде. — Он склонил голову, рассматривая свои большие руки в поисках подходящих слов. — Люди чувствуют над собой тень беды. Они не знают ей названия, но она омрачает их жизнь. Гибель Леобардиса, а вашего дядю очень любили, Мириамель, потрясла его подданных, но их более страшат слухи: слухи о том, что на севере творится что-то страшнее воины, хуже, чем междоусобицы принцев.
Диниван поднялся и открыл дверь, чтобы впустить свежий ветерок. Море внизу было гладким и блестящим.
— Предсказатели говорят, что поднимается сила, которая призвана сбросить святого Узириса Эвдона и человеческих королей. На площадях они кричат, что все должны склониться перед новым правителем, полновластным хозяином Светлого Арда.
Он вернулся и встал перед Мириамелыо. Теперь она смогла рассмотреть следы сильной тревоги на его лице.
— В темных углах шепчут имя этой напасти. Шепчут о Короле Бурь.
Мириамель тяжело вздохнула. Даже яркие лучи полуденного солнца не смогли бы рассеять теней, заполнивших комнату.
— В Наглимунде говорили об этом, — сказала Мириамель позже, когда они стояли на узкой террасе снаружи, глядя на воду. — Старик Ярнауга в Наглимунде тоже вроде бы предвещал приход конца света. Но я не все слышала. — Она повернула к Динивану лицо, исполненное отчаянной тревоги. — Мне не говорили, ведь я только девушка. Это неправильно, потому что я умнее многих известных мне мужчин!
Диниван не улыбнулся.
— Не сомневаюсь, Мириамель. Я даже думаю, в вас больше достоинств, чем просто превосходство в уме.
— Но я покинула Наглимунд, чтобы что-то предпринять, — продолжала она подавленно. — Ха! Это было очень мудро: стремиться привести Леобардиса, чтобы он выступил на стороне дяди, но он и так был за него. И вот он погиб, и что толку? — Она прошлась немного по террасе, пока не увидела хребет скалы с одной стороны и зеленую долину с другой. Внизу простирались холмы, по ним пробегал ветер, волнуя травы. Она пыталась представить себе конец света и не могла.
— Откуда вы знаете Кадраха? — спросила она, наконец.
— Кадрах — имя, которого я никогда не знал, пока вы его не назвали, — Ответил он. — Я знал его как Падреика много лет назад.
— Сколько же лет это может быть? — улыбнулась Мириамель. — Вы не так стары.
Священник покачал головой.
— У меня молодое лицо, наверное, но я приближаюсь к сорока и не намного младше вашего дяди Джошуа.
Она нахмурилась.
— Ладно, много лет назад. Где вы с ним встречались?
— Тут и там. Мы принадлежали к одному… ордену, думаю, гак можно сказать. Но что-то случилось с Падреиком. Он отошел от нас, и впоследствии я слышал о нем нехорошие истории. Кажется, он пустился в какие-то дурные дела.
— Не сомневаюсь, — Мириамель скорчила гримасу.
Диниван посмотрел на нее с любопытством:
— А почему вы устроили ему это неожиданное и, очевидно, нежеланное купание?
Она рассказала ему об их совместном путешествии, о мелких предательствах, в которых она подозревала Кадраха, и о подтверждении, полученном в отношении его большого предательства. Когда она закончила, Диниван ввел ее обратно в комнату, и ей снова захотелось есть.
— Он с вами поступил не очень хорошо, но и не совсем плохо, Мириамель, так мне кажется. Может быть, еще есть надежда, и не просто надежда на вечное спасение, которой никто не лишен. Я думаю, он может бросить пьянство и свои преступные наклонности.
Диниван спустился на несколько ступеней и посмотрел на спящего Кадраха. Укутанный грубым одеялом, монах все еще спал, раскинув руки, как будто его только что вытащили из гиблых вод. Его мокрая одежда висела на деревянных балках.