Прошло несколько недель, он продолжал навещать Рукоза, и эти встречи лишь укрепляли молодого человека в его надеждах. Хозяин дома, к примеру, мимоходом, словно невзначай, говорил ему: «Когда тебе настанет пора самому руководить этими работами…» — а то и совсем уж напрямик: «Когда ты поселишься в этом доме…» — и все это как ни в чем не бывало, будто дело между ними уже решено.
Ему внезапно стало казаться, что его грядущее уже предначертано, притом самой доброжелательной рукой, ведь эта рука сулила ему любовь, обширные знания да еще состояние вдобавок.
Какое препятствие еще могло ожидать его на пути? Гериос и Ламиа? Он сумеет добиться их согласия, а нет, так обойдется без него. Шейх? Само собой, жениться на дочери его врага — не лучший способ снискать его милость, но на что ему сдались эти милости? Так или иначе, дом Рукоза стоит не на его землях, и если бывший управитель умудрился столько лет прожить в раздоре с ним, то чего бояться ему, Таниосу?
Юноша был чересчур доверчив: если бы он получше пригляделся к своему предполагаемому «тестю», он бы понял, что у него есть причины для беспокойства.
Находясь под впечатлением богатства Рукоза, его поместья, которое не переставало расширяться, рекомендательных писем, что тот столь охотно предъявлял, и, может статься, в первую очередь его обличительного красноречия, направленного против феодалов, молодой человек дал себя убедить, что отец Асмы — больше не отверженный, чающий реабилитации, а серьезный, быть может, даже равный соперник шейха.
Стать или, пока суд да дело, хотя бы казаться таковым — именно на это Рукоз и претендовал. По части богатства так оно уже и было, но все остальное к сему не прилагалось. Шли годы, хозяин Кфарийабды, алчный более до наслаждений, чем до денег, мало-помалу беднел, его казна регулярно опустошалась, и если б не единовременное вмешательство английского эмиссара, что помогло ему внести исключительно большую сумму, шейху стоило бы огромного труда расквитаться с ежегодными налогами, которые за годы войны непрестанно росли. В большой замковой зале некоторые колонны теперь уже изрядно облупились из-за воды, что просачивалась сквозь кровлю. Между тем Рукоз, за счет своих шелковичных червей с каждым днем процветавший все более, приглашал самых искусных ремесленников, чтобы они устроили ему меджлис, как у самого паши: зала могла вместить сто двадцать персон, притом без толкотни.
Но теперь еще надо было, чтобы эти персоны пожаловали… Чем обширнее становилась гостиная Рукоза, — тем больше бросалось в глаза, что она пуста, чем пышнее ее украшали, тем напраснее казалась вся эта роскошь. Таниос в конце концов стал отдавать себе в этом отчет, и когда в один прекрасный день бывший управитель открыл ему свое сердце, то было по-прежнему сердце изгоя.
— Патриарх защищал меня от шейха, и вот теперь он с ним помирился. Они вместе отправились к эмиру, будто нарочно, чтобы лишить меня второго моего покровителя. С тех пор каждый вечер, отходя ко сну, я говорю себе, что, может быть, это моя последняя ночь.
— А как же твоя охрана?
— На той неделе я удвоил им жалованье. Но если на двенадцать апостолов отыщется один Иуда… Мне больше не на кого рассчитывать, кроме египетского паши, да продлит Господь его дни и расширит пределы его империи! Но у него, надо полагать, довольно других забот, помимо моей персоны…
«Это по настоянию хведжи Рукоза, бывшего замкового управителя, войска египтян учредили командный пост в Дайруне, разместили там двести человек, реквизировали для этого три больших дома вместе с садами: офицеры поселились под крышей, солдаты в палатках. Хотя войска паши уже прочно обосновались в большинстве крупных селений Горного края, у нас в округе они до сей поры появлялись разве что с целью каких-нибудь мимолетных рейдов.
Отныне же их патрули по утрам и вечерам растекались по улицам Дайруна, Сахлейна и Кфарийабды…»
Монах Элиас приводит здесь версию, распространенную и в наши дни, но мне она представляется маловероятной. Рукоз, конечно, прожил несколько лет в Египте, знал местное наречие и купил себе кое-какие поблажки, как, скажем, пресловутое рекомендательное письмо, но от этого далеко до возможности по собственному почину распоряжаться передвижениями армий паши… Нет. Если египетские войска подошли к моему селению, то лишь постольку, поскольку планировалось их постепенное развертывание, дабы мало-помалу проникнуть во все уголки Предгорья и тем укрепить свое господство.
Но ясно, что если так, отец Асмы увидел в этом благословение свыше, исполнение своих молитв, шанс на спасение. И быть может, кое-что еще посущественней…
III