Он бросился вслед за толпой, а Лидушка за ним. Она побледнела и еле сдерживала слезы.
— Скалак! Скалак! —раздавалось повсюду.
— Он хотел убить князя! Его схватили! —говорили кругом.
Лидушка вспомнила речи Иржика и подумала: «Это он».
Князь и почти все гости вернулись в замок. Их светлость нуждался в покое. Но в часовне, несмотря ни на что, играла торжественная музыка. Священник в переполненной народом часовне служил мессу и громким голосом пел, вознося благодарность небесам за спасение милостивого князя.
У самой тюрьмы Микулаш Скалак обернулся. До сих пор он молча и терпеливо сносил все мучения, но теперь, обратившись к народу, который из любопытства придвинулся вплотную к нему, громко крикнул:
— Я хотел освободить вас! —Лицо его было бледно, волосы растрепаны, одежда разодрана, на лбу алела кровь.
Все застыли, с удивлением глядя на истерзанного человека, который был похож не на убийцу, а на мученика. Все увидели, как к нему пробился через толпу молодой человек, как он коснулся руки, метившей в грудь князя, как Скалак наклонился к нему. Но его оттащили и увели. В черном провале дверей еще раз мелькнуло бледное окровавленное лицо Микулаша, и двери захлопнулись.
Упав на колени, неподвижным взором смотрел Иржик на дверь, разлучившую его с отцом.
Кто-то дотронулся до плеча юноши, но он даже не оглянулся.
— Иржик! —услышал он за собой негромкий, ласковый голос. Уждян поднял его, рядом с ним стояла плачущая Лидушка.
Уждян вывел Иржика за ворота замка. Они очутились на дороге, по которой утром шла торжественная процессия. Старый драгун увел Иржика в лесок, Иржик упал на мох и закрыл лицо руками. Нахмурившись, стоял возле него Балта-зар, Лидушка глядела на своего милого глазами, полными слез.
Балтазар уговаривал Иржика пойти с ним домой, но тот ничего не слышал. Вдруг он встал и погрозил рукой в сторону старой башни. Лицо юноши было бледно, глаза горелц страшным огнем, и не успел Балтазар опомниться, как он исчез. Уждян бросился было за Иржиком, звал его, но тщетно. Грустный и опечаленный, пустился он в обратный путь, рядом с ним шла подавленная Лидушка.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
СУД
Роковой день кончился, наступила ночь. У западных ворот Находского замка, где находилась тюрьма с маленькими оконцами, обращенными на поросший- травой ров, под самой стеной сидел Иржик. Уныло опустив голову, он опирался рукой о землю. Ночь была ясная, тихая, над лесом блестел яркий месяц, в темной синеве сверкали звезды.
Тишину летней ночи нарушали звуки менуэта, доносившиеся из замка. Иржик был точно в бреду. Он не отрываясь смотрел вверх на решетчатое окно, но видел только черную решетку, освещенную неровным лунным светом.
— Отец! Отец! —взывал он время от времени приглушенным голосом, стараясь, чтобы его не услышал стражник, шаги которого раздавались за стеной. Но ответа не было. Только мелодия менуэта доносилась из замка. Господа танцуют, веселятся и пьют за здоровье светлейшего князя, избежавшего смертельной опасности.
Иржик посмотрел на звездное небо. В это мгновение в нем зародилась мысль, сжимавшая и сердце Микулаша, когда он был вынужден бежать из своего дома. «О, если бы еще раз увидеть отца,— думал юноша.—Что с ним будет? К чему его присудят?» Он слышал от людей, что отца ожидает смерть. Князь по-разбойничьи покушался на Марию, и она умерла; но если бы отец вздумал жаловаться, за одно это он был бы наказан. И теперь Микулаш решил сам наказать оскорбителя за все свои обиды, за обиды всего бедного люда. Говорят, что за это его ожидает смерть.
«Помни»,—сказал отец. Теперь Иржик понял его. «О да, он будет помнить, будут помнить и другие». Иржик поднял голову, лицо его было бледно, только глаза лихорадочно блестели. Он поглядел на ясное звездное небо. Нет справедливости! Нет правды, но придет справедливая месть! Из замка все еще доносилась веселая музыка, звучали фанфары.
Играйте, танцуйте! Вот он, подобно жалкому червю, корчится здесь во рву под стеной, его измученный отец упрятан за эту решетку. Иржику мерещится бледное лицо, разбитое в кровь господскими холопами. Он сжал кулаки. Его отца будут судить и осудят! Юноша закрыл лицо руками и упал на влажную траву.
Всю ночь Иржик не сомкнул глаз; в такие минуты рождаются грозные мысли.
На другой день Микулаша привели в канцелярию. Здесь был составлен обширный протокол. В нем на основании ложных показаний камердинера, который был главным свидетелем, упомянули и о прежнем бунтарстве Микулаша. Микулаш отвечал кратко и спокойно. Он признал, что хотел убить князя. Его связали, посадили на телегу и в сопровождении камердинера повезли в Градец на Лабе в окружной суд. Подлый слуга жестоко мстил крестьянину.
На дороге за Находом вдруг появился бедно одетый паренек.
— Иржик! —закричал растроганным голосом Микулаш. Сын пошел следом за повозкой. Камердинер приказал остановиться.
— Этот птенец из того же чертова гнезда. Стой, парень! Связать его и на воз!
Видя, что справедливости нигде не добьешься, Микулаш в отчаянии решил мстить, не останавливаясь ни перед чем. Для осуществления своего замысла он и проник в зал, но там удобного случая не представилось. Давка у часовни была ему на руку. Возможно, что здесь он выполнил бы свой план и потом сумел бы скрыться, воспользовавшись суматохой и толчеей. Но все испортили кошачьи глаза камердинера. В решающий момент он бросился на Скалака и схватил его за руку. Все было кончено. Теперь его везут в окружной суд. Микулаш знал, что его ожидает.
В Градце отца разлучили с сыном. Микулаш Скалак был спокоен. Казалось, им овладела апатия, и теперь ему все стало безразлично.
Себя он считал уже мертвым. Его волновала только мысль о сыне. Допрос был недолгим. Микулаш ни от чего не отпирался. Он только решительно отрицал причастность своего сына к этому делу. В этом вскоре убедились и сами судьи.
Наконец, огласили приговор. В нем подробно отмечалось, что Микулаш Скалак уже и раньше покушался на своего господина. Это отягощало его вину. Он был признан виновным по многим статьям, особенно по статье 73-й, и по совокупности присужден к смертной казни через повешение.
Выслушав приговор, Микулаш едва заметно вздрогнул. Ир-жик смертельно побледнел и упал на скамью. Отца увели в тюрьму, а сына отпустили на свободу. Он не хотел уходить и просил, чтобы его не разлучали с отцом. Но его вывели.
Мрачно было теперь и в усадьбе «На скале». До горной деревушки уже донеслась весть о том, что Микулаша Скалака за мятеж и покушение на князя приговорили к смерти.
— Зачем только помешал я Микулашу прикончить тогда этого княжеского холопа,—сказал с горьким раскаянием Бал-тазар Уждян и хлопнул себя по лбу. Лидушка плакала горькими слезами. Балтазар разузнал, когда состоится казнь. Накануне этого дня он взял палку, завязал в узелок краюху хлеба и собрался в Градец. Лидушка одобряла его намерение, но Бартонева всячески старалась удержать хозяина.
— Бабьи глупости! Я пойду. Нельзя же оставить парня! Да еще теперь, когда он, бедняга, наверняка там один, словно деревце в поле.—И Балтазар ушел.
Все это время Иржик не отходил от здания суда. Он просиживал на ступеньках долгие, томительные часы под палящим солнцем. Исхудавший, бедно одетый деревенский паренек, которого видели на суде и знали, кто он, привлекал всеобщее внимание: у многих его сыновняя преданность возбуждала сочувствие. В конце концов даже чиновники сжалились над ним и разрешали ему каждый день короткое свидание с отцом, осужденным на смерть. Это были печальные и страшные минуты, и все же обоим они приносили утешение, это были последние минуты, которые они проводили вместе в этой мрачной тюрьме.
Тяжелой была судьба внешне спокойного Микулаша: семья его погибла, все стремления были разбиты, и ему пришлось уйти из мира, не отомстив злодею и потеряв надежду увидеть его павшим от руки мстителя. Сознание этого отравляло ему последние часы.
Но вдруг среди мрака мелькнул светлый луч — этим лучом явился план, придуманный Иржиком. Когда он шепотом поведал о нем отцу, мрачное лицо Скалака прояснилось.