А в это время в церкви, что на пригорке, Лидушка, преклонив колени, набожно повторяла за священником слова молитвы. Играл орган, звучало пение, а Лидушка продолжала молиться за того, кто когда-то бывал здесь со своим отцом. Служба кончилась, народ стал расходиться. Лидушка все стояла на коленях, пока ее не позвала Барушка Рыхетская. У дверей их задержали, народ столпился вокруг какого-то человека; его, правда, не было видно. Сквозь шум слышался смех и отдельные замечания прихожан. Видимо, здесь происходило что-то необычное. Наконец, девушкам удалось протиснуться вперед, и они увидели человека, который привлек всеобщее внимание. На нем была старая, во многих местах заплатанная одежда, на левом боку висела странного вида сумка. Черные кудри покрывала шапка, увешанная разноцветными лоскутами, ленточками, перьями и всякой мишурой. Услышав голос странного человека, Лидушка задрожала.
— Юродивый! Бедняга! Он не в своем уме! —говорили со всех сторон, но девушка могла разглядеть только спину незнакомца.
— Вы только послушайте, послушайте! —повторяли в толпе.—Какие странные речи!
— Но господа бога дома нет, забыл он вас, ха-ха, забыл, а вы его ищете. Он спрятался в березняке, а вы его все ищете’ Подождите, эй ты, молодая! Будет у нас праздник, придет и пан управляющий, а с ним пан писарь. Мы их уважим, поймаем в лесу зайчика, у вас найдется пахта, приходите к нам, у нас всего вдоволь. Я прогоню голод, я живу, как в замке.
Лидушка, трепеща, пробиралась через толпу, стараясь увидеть лицо юродивого.
— Эй, что же вы печалитесь, гей, паны-музыканты, сыграйте нам веселую!
Подскочив к статуе у кладбища, он схватил лежавшие там цимбалы и уселся на ступеньку.
— Иржик! —Лидушка побледнела и, не отрывая глаз, пристально смотрела на несчастного безумца. А Иржик, положив цимбалы на колени, ударил по струнам и запел:
Я надеяться хочу, Может, что и получу.
— А ну-ка пркинко1. Пляши, народ, пляши! —воскликнул Иржик и продолжал свою песню:
В замке кот Колбаску жрет, А мы — ихо-хо-хо!
В толпе кто-то зарыдал и с надрывом выкрикнул:
— Иржик!
Все с удивлением посмотрели на Лидушку. Она похолодела, сердце ее замерло, все ее горе вырвалось в громких рыданиях.
Иржик, вскочив, бросился было вперед, но сразу остановился и в упор посмотрел на девушку. Его исхудавшее лицо мгновенно побледнело. Он оглядел толпу, и всех испугал его неподвижный взгляд. Медленным шагом он приблизился к плачущей девушке и протянул ей руку.
— Утешь тебя господь бог в твоей печали! Голубка, и мне недавно пришлось хоронить.—Он пристально посмотрел на Лидушку, которая не коснулась его протянутой руки.
— Бедняга, он думает, что у нее кто-то умер. Он ведь видел, как казнили его отца. Нечему тут и удивляться, что парень рехнулся,— говорили вокруг.
— Иржик, ты меня не узнаешь? — спросила Лидушка, стараясь не выказать своего отчаяния, и посмотрела на молодого Скалака полными слез глазами.
— Я тоже схоронил и в могилу бросил розмарин, но никто этого не видел, даже пан; а то бы украли. В этом году начнется большое воровство, вас всех обдерут. В замке будет играть музыка, а вы станете ходить один к другому на похороны.
В замке кот Колбаску жрет, А мы — ихо-хо-хо!
Голос у него сорвался. Взяв цимбалы, Иржик прошел через толпу, боязливо расступившуюся перед ним, и побежал прямо к рыхте. На его шапке колыхались перья и причудливые лоскутки, а ветер развевал его кудрявые волосы.
— Бедняга! —говорили с состраданием люди.
— Все это на совести панов.
— Да и не он один.
1 Чешский танец.
— Кот в замке отнял у него разум.
— Жрет колбаску, а мы голодаем.
— Хоть и безумные речи молвит, а все ж есть в них правда.
— Бог ему судья.
— А где же он до сих пор был?
— Говорят, в березняке.
— Пожалуй… Все бродил по краю. Со времени казни что-то его не было видно.
— Смилуйся, господь, над нами, плохи наши дела, кума. И люди расходились, печально покачивая головами. Возле
церкви все стихло, и только Лидушка, словно окаменев, продолжала неподвижно стоять. Какая встреча! Она так долго ждала Иржика, а он с горя потерял рассудок. Барушка позвала Лидушку домой, Лидушка и не помнила, как пошла; крупные слезы катились по ее лицу.
В каморке было шумно. Разговор крестьян начался с жалоб. Каждый рассказывал о своих делах, беде, которая постигла его и всю деревню, о том, как люди умирают от болезней и голода.
— Плохи дела, соседи. Как у тебя, так у него, как у меня, так у всех нас,— сказал Рыхетский.— Всюду плохо. Если так будет продолжаться, все пропадем либо пойдем на воровство и убийство. Для того мы и сошлись, чтобы посоветоваться, как избавиться от беды. Нам нужна помощь, и быстрее. Где ее взять?
— Сами себе мы помочь не можем.
— Может быть, господа…
Многие вопросительно посмотрели друг на друга. Уждян усмехнулся:
— А что, если попытаться?
— Просил я, как вы знаете, чтоб выслушали,—добавил Рыхетский,—но так и не допустили меня.
— Посоветуй, староста, как быть, ты больше нас понимаешь!
Рыхетский высказал свое мнение:
— Нужно немедленно раздобыть продовольствия — зерна, муки. Нужны деньги и освобождение от…
— Барщины,—добавили многие.
— Все это хорошо, но пойдут ли на такое господа?
— А разве кроме господ никого нет? А двор, а император?—спросил Рыхетский.
Многие от изумления раскрыли глаза.
— Ишь куда хватил, кум!
— Не знаю, не знаю,—покачал головой другой.
Как Рыхетский и ожидал, большинство неодобрительно отнеслось к его предложению, нарушавшему закон. Крепостной имел право подать жалобу только своему господину. Ответ должен был прийти в течение двух недель. Если господин отсутствовал, ответа полагалось ждать полтора месяца. Если жалоба не была удовлетворена, крестьянин мог обратиться в краевое управление, в случае отказа —в земский губерниум, и только после этого к монарху. Крестьянин, миновавший какую-либо инстанцию, чтобы скорей дойти до императора, подлежал строгому наказанию.
«Крепостным разрешается подавать в установленном порядке жалобы, написанные грамотным человеком, причем составитель жалобы преследованиям не подвергается. Однако в случае если жалоба будет признана ложной и несправедливой, то составитель, а также те, кто подстрекал его к составлению жалобы, подлежат суровому наказанию (как телесному, так и смертной казни). Составитель жалобы должен быть в ней назван и должен поставить под ней свою подпись»,—гласил закон того времени.
Большинство собравшихся, опасаясь преследований и наказаний, стояло за то, чтобы обратиться за помощью к господам. Беседа становилась жаркой, высказывались самые различные мнения, но были люди, которые старались отвлечь внимание присутствующих от основной темы. Против посылки депутации ко двору в Вену особенно возражал Ржегак из Слатины. Зато старый драгун решительно поддерживал Рыхетского.
— Попробуйте пойдите в замок, вас выгонят, словно собак, да еще засадят в холодную, как бунтовщиков. Покричите, тогда сами увидите. Жаловаться надо во дворец: императрица добрая, я это знаю еще с тех времен, когда службу нес.
— Ну и что же,—прервал его Ржегак,—там тоже за ваше дело не сразу возьмутся, миллионы вам не выложат. За две недели мы не умрем… зато и отвечать не будем.