О боже, бесконечна…
Балтазар прислушался. Лидушка, горько заплакав, упала ему на грудь.
— Иржик! Иржик! — звал Уждян.
Но темная фигура исчезла в сумраке леса.
— Успокойся, голубка! —утешал драгун девушку, гладя ее по голове.—Видишь, он поет сейчас в полном разуме, со временем это пройдет.
Они пошли дальше. Лидушка перестала плакать, но часто оглядывалась на лес. Ведь Иржик пел такую знакомую и прекрасную песню, «а сам, верно, не понимает, что поет… как-никак—помешанный»,—и девушка вздрогнула.
В ту ночь она не сомкнула глаз.
Через три дня Балтазар собрался в Вену. Он завернул в узелок немного съестного и спрятал несколько монет в карман длинного камзола голубого сукна с вышитыми на нем красными цветами. На камзоле и на длинном парадном кафтане было нашито много больших медных пуговиц. Оставив Ванека за хозяина, Балтазар простился со своими. Расставаясь с Лидушкой, он утешал ее, как мог.
Мрачно стало «На скале». Лидушка совсем перестала петь. Не зная причины ее тоски, бабушка тщетно пыталась развеселить внучку, которая внимательно прислушивалась к вестям и рассказам всех нищих и бродяг. Говорили, что Иржик Ска-лак ходит от деревни к деревне, играет на цимбалах и поет странные песни, что он ругает господ и подстрекает народ против них. Однажды она услышала, что плговский эконом велел схватить его и отвести в замок. Девушка совсем загрустила. «Ведь он безумный, а они собираются пытать его за бессмысленные речи».
Вот как Иржик попал в замок. На полях, принадлежавших Плговскому поместью, работали крестьяне из окрестных сел. Участок бьш большой, работников много. Мушкетер с кнутом в руке присматривал за ними. Было раннее утро. Эконом еще не приезжал. У мушкетера было много хлопот с крепостными.
— Лодыри несусветные! — ругал он их без конца.— На своем бы поле до седьмого пота работали, а тут… Эй ты, чего глазеешь, ротозей этакий! —И кнут со свистом опустился на худую спину подростка, который на минуту оторвался от работы.
Пока мушкетер свирепствовал на одном конце поля, крестьяне на другом работали с прохладцей. Случилось так, что мимо проходил Иржик. Его здесь знали, знали и про его судьбу.
— Далеко идешь, Иржик? —окликнул его кто-то.
— Хотите, сыграю? —вместо ответа спросил Скалак.
Не дожидаясь согласия, он уселся на меже, положил цимбалы и ударил по звонким струнам. Крестьяне только делали вид, что работают, а сами внимательно слушали. В ясном весеннем воздухе раздался звучный голос Иржика:
Отче наш’ Посмотри, как мы страдаем В тисках жестоких тиранов,
Отче наш!
Люди перестали работать. Иржик пел о том, что было у каждого на сердце.
Со слезами тебя ожидаем, О помощи умоляем; Силы больше нет страдать, Ведь у нас хотят забрать Хлеб наш насущный!
— Хлеб наш насущный! —повторил Иржик, глядя на своих слушателей, и закончил печальным аккордом.
Некоторые из крепостных поглядывали на мушкетера, большая часть слушала, иные вздыхали, другие сокрушенно кивали головами.
— Я знаю эту песню, знаю! —воскликнул седой крестьянин.—Это «Отче наш», только на крестьянский лад, я слыхал ее от деда, уже и тогда им не сладко жилось. Но парень не по порядку поет песню.
Вновь зазвучали струны.
И дня подождать не хотят, Все время кнутом нам грозят,
Даждь нам днесь! И тщетно взываем мы к ним, Пожапеи нас, не бей, господин,
И отпусти нам! Мужик, не дай себя терзать, Не дай семь шкур с себя спускать, Отбей ты косу, цеп возьми, Всех панских прихвостней гони!
— Таких слов в песне не было! —сказал седой крестьянин.—И откуда он взял их, безумный. Это…
Но он не успел договорить. По меже с другого конца большого поля к ним спешил мушкетер.
— Стервятник летит! Спасайся, Иржик, беги! Беги! Изобьет он тебя! —кричали со всех сторон крепостные. Иржик поднялся, но не побежал.
— Работать, эй вы, ротозеи, лентяи, хамы — работать! А ты…—И мушкетер напустился на Иржика. Тот вздрогнул, глаза его загорелись, но тотчас же глупая улыбка показалась на его лице.—Что ты тут пел? Вот я тебе задам! Еще смеяться?!—и кнут опустился на Иржика. Но Иржик отбросил цимбалы и, как кошка, бросился на стражника. Он сбил его с ног, выхватил у него кнут, и удары дождем посыпались на спину взбешенного мушкетера.
Все это произошло в одно мгновенье. Крепостные не спешили прийти на помощь надсмотрщику. «Пусть всыплет ему как следует»,—желал в душе каждый из них, и, пересмеиваясь, они спокойно смотрели на разыгравшуюся сцену. Мушкетер безуспешно пытался освободиться, напрасно ругался и звал на помощь людей, требуя, чтобы они схватили этого негодяя; никто и пальцем не шевельнул. «Пусть на себе испытает, а то привык раздавать удары направо-налево».
Вдруг под горой раздался топот, и вскоре показался всадник. Это был плговский эконом, бывший княжеский камердинер. В это время Иржик бросил свое дело и оглянулся: прямо над собой он увидел мрачное лицо княжеского камердинера. Взоры их встретились. Мушкетер вскочил на ноги и в нескольких словах рассказал, как все произошло. Не слезая с коня, эконом излил на крестьян поток ругательств и проклятий.
— Связать и в тюрьму! В холодной живо присмиреет.
— Да он не в своем уме,—отважился заметить старый крестьянин.
— А, не в своем уме! Но мы знаем, что у этого негодяя на уме, он здорово умеет притворяться! Марш в замок!
Мушкетер подступил к Иржику, а тут появился и кладовщик из поместья. Схватив парня, они повели его в замок. Люди с сочувствием глядели вслед удалявшемуся певцу.
Вечером, когда крепостные расходились, многие просили старого крестьянина прочитать им крестьянский «Отче наш».
— Вот это песня так песня. В ней все есть.
— А как он пел…
— О цепах, говорят, он от себя добавил.
— Вот так безумный!
— А говорил-то правду.
— Конечно, да как быть? Помощи ждать неоткуда.
— Видно, здорово ему насолил.
— Жаль, что эконом так скоро приехал!
— Хорошо, если бы и тому наподдал.
— Да, прежний был негодяем, а этот и вовсе злодей.
— Хуже, чем злодей… Так говорил народ.
Слух о происшествии разнесся по всей округе. Иржика всюду считали героем. Избив мушкетера, он сделал то, чего хотели все. Вот почему так много говорили о случившемся.
— Всем бы следовало так поступать.
— Да ведь не все помешанные!
— На этот раз он поступил разумно.
— В замке не верят, что он сумасшедший.
— Да, то, что он сделал, вполне разумно. Бедняга! Иржик завоевал всеобщую симпатию.
Молодого Скалака посадили в холодную, а потом привели в канцелярию, где учинили дознание. Несмотря на каверзные вопросы, от него ничего так и не могли добиться. Снова его бросили в кутузку и решили прибегнуть к пыткам. Много пришлось претерпеть Иржику: три дня его морили голодом, пытали, но он только молчал да усмехался. По временам он все же произносил какие-то странные слова или напевал что-то непонятное.
— Что с ним делать? —спрашивал главного управляющего плговский эконом.
— Отпустить. Не думаю, чтобы он мог так притворяться. У него, видно, не все дома.
— Он хитрец. А не посоветоваться ли нам с доктором?
Вызвали ученого доктора Силезиуса. Он нацепил на красный нос очки и приступил к осмотру. Беспрестанно мотая головой, так что косичка его парика подпрыгивала, доктор пробормотал ученые латинские фразы: «Ното уезапиз, зей поп ГипЬипйиз, то есть тихое помешательство, поп репсШозш»\— и важно поглядел на одобрительно кивнувшего головой управляющего и на молчавшего эконома.
Иржика отпустили. Ему отдали его любимые цимбалы, и он, не медля, ушел из Находского замка. Но как измучили молодого Скалака за эту неделю! Лицо его болезненно побледнело, глаза лихорадочно блестели. Медленным шагом, бредя полевыми дорожками, он направился к Матерницкой пуще.
1 Неопасно (лат.).
ГЛАВА ПЯТАЯ
В МАТЕРНИЦКОЙ ПУЩЕ
Прошло три недели, а Балтазар Уждян не возвращался. Лидушка часто поглядывала на дорогу, но тщетно. В отличие от ненастных прошлых лет в этом году стояла хорошая погода. Небо было ясное, в чистом воздухе раздавалось пение жаворонков. Люди с радостью смотрели на поля, где колыхались богатые хлеба, обещая обильный урожай.