всем разрешалось печь хлеб. Из Венгрии и Австрии привезл рожь и рис, из Сицилии — пшеницу. Народ благословлял молодого государя.
Балтазар успокоился. Но Рыхетский покачивал головой.
— Правда, кое-чего мы добились, но барщина-то осталась. Голод пройдет, и старые беды возобновятся. Барщина, как рана: не избавишься сразу от нее — разболится еще больше.
Члены депутации приобрели большое уважение во всей округе.
— Видишь, Ржегак, если бы сделали по-твоему, что бы мы получили? —говорили люди крестьянину из Слатины.
— Игра еще не кончена, дело не выиграно,—отвечал он ухмыляясь.
И в самом деле, игра не была кончена и дело не было выиграно. Однажды Балтазар Уждян сидел у постели больного Иржика. Бедный парень до сих пор еще бредил в горячке. Старый драгун был печален; Бартонева сказала ему так, чтобы Лидушка не слышала:
— Не знаю, выкарабкается ли парень.
«Если все, что сказал мне дорогой Рыхетский, неправда,— подумал про себя Балтазар,—может, это для него и лучше. Но он —Скалак, он на такую штуку способен».
Вошел староста, возвратившийся из Находского замка, и объявил Уждяну, что завтра в девятом часу утра он должен явиться в канцелярию.
— А зачем? —резко спросил Балтазар.
— Откуда я знаю? Мое дело передать. Прощайте! — и староста ушел.
— Это, видно, из-за депутации,—ох, уж эти…—и хозяин крепко выругался.
На другой день утром Балтазар был во дворе замка. У часовни уже стоял Бартонь из Слатины, и не успели крестьяне поздороваться, как пришел Рыхетский.
— В канцелярию?
— Да? И я туда же.
— Видно, это из-за Вены.
— Но мы им не поддадимся.
— Сосед Ржегак смеялся надо мной: «Это тебе, мол, за депутацию, разве я не предсказывал».
— Вот ехидна! Пошли, что ли.
В канцелярии они ждали не долго. Пришел пан управляющий, и начался допрос. Писарь Франц, сидя у столика, под диктовку писал протокол на немецком языке. Крестьяне не отпирались. Рыхетскии отвечал за всех.
— Очень уж тяжело нам было, а господа не помогали. Нас ожидала голодная смерть, вот мы и пошли, выпросили себе помощь, а знатных господ мы этим не обидели.
— Что, не обидели? Да вы… вы…—И тут хлынул поток ругательств; управляющий орал то по-чешски, то по-немецки, обращаясь главным образом к Рыхетскому. А тот даже глазом не моргнул. Он не унижался, не гнул спины, не просил прощения, и это совсем взорвало управляющего.
Уждян и Бартонь сказали то же, что и Рыхетскии.
— Негодяи! Мерзавцы! —кричал управляющий.—Лашек, Лашек! —Появился мушкетер Лашек, который дожидался в передней.—Лашек, скамейку сюда!
Лашек мгновенно поставил посреди канцелярии скамейку и встал возле нее, привычным жестом взяв в правую руку ореховый прут.
— Ложись, негодяй! —приказал управляющий Рыхетскому. Рыхетскии побагровел, глаза его загорелись.
— Что, меня на лавку? Меня, свободного ртынского крестьянина?!—вскричал он с такой силой, что писарь даже выронил перо из рук.
— На лавку! Ложись! —кричал управляющий.
— Только дотронься до меня, холоп паршивый! —и Рыхетскии отшвырнул лавку ногой так, что она с грохотом вылетела в переднюю. Мушкетер хотел было броситься на Рыхетско-го, но, прежде чем он успел что-либо сделать, староста так его ударил в спину, что мушкетер последовал вслед за лавкой.—У меня есть права! Попробуйте только посягнуть на свободного ! — кричал Рыхетскии, выпрямившись во весь рост посреди канцелярии. Лицо его покраснело от гнева.
Управляющий был вне себя. Он никогда не видел ничего подобного. И действительно, он не имел права обращаться так со свободным крестьянином.
— Ну подожди ты, негодяй! —прошипел он и излил всю свою злобу на Уждяна и Бартоня.
— В кутузку их!
Лашек, который уже успел опомниться, и слуги, прибежавшие на шум, набросились на Бартоня и Уждяна. Рыхетскии только вздохнул.
— Ничем не могу помочь вам,—сказал он глухим голосом.—Но только не сдавайтесь!
— Не сомневайся! — мужественно сказал драгун.— Расскажи обо всем нашим.
Их увели.
— Мы еще посмотрим,—угрожающе сказал управляющий Рыхетскому, но тот даже не оглянулся и пошел следом за арестованными. Он не был крепостным, и у него были привилегии, которые служили ему защитой.
Когда Балтазара и Бартоня вели через двор, им повстречался плговский эконом, бывший княжеский камердинер. Он узнал старого драгуна, и на его губах появилась злорадная усмешка.
— Ха-ха, пан драгун, придет ли теперь депутация просить за тебя? —сказал он и захохотал. Балтазар только сжал кулаки.
— Ну, прощайте, друзья! —сказал Рыхетский и махнул им рукой.
В усадьбе «На скале» перепугались. Хорошо еще, что им обо всем рассказал рассудительный Рыхетский. Если бы они услышали это известие от других, сколько ужаса оно принесло бы с собой. Нывлт их несколько успокоил, но все же они были в тревоге.
Мрачно опустив голову, Рыхетский возвращался домой.
«Так дело не пойдет,—думал он.—Чем дальше, тем хуже». И он невольно вспомнил Микулаша Скалака.
— Хоть бы паренька бог сохранил,—прошептал староста, думая об Иржике.
Еще одна беда свалилась на Лидушку: ее милый «дядюшка» сидел в заточении. Весть об этом скоро разнеслась по всей округе.
— Их там били, управляющий выместил на них всю злобу.
Народ ругал управляющего и его подручных: ведь они мучили тех, кто вступился за крепостных. По всей округе только и говорили о Балтазаре, Бартоне и Рыхетском. Они снискали всеобщее сочувствие, лишь один Ржегак из Слатины твердил:
— Разве я не предупреждал? Это им за то, что они не обратились к господам.
Через неделю арестованных отпустили. Остановившись на вершине холма, Уждян погрозил в сторону величественного замка.
— Погодите же! За все время, что я был драгуном, со мной такого не случалось. Теперь, на старости лет, пороть меня на лавке, как рекрута! Вы еще услышите о драгуне!
Куда бы ни пришел Балтазар, его повсюду приветливо встречали и все относились к нему с сочувствием. Гнев и ненависть народа против господ из искры разгорались в пламя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СЕМЕЙНАЯ КНИГА
Жатва кончилась. Во время уборки урожая хозяину усадьбы «На скале» пришлось пережить много неприятностей. Плговский эконом пошел на всякие выдумки, чтобы заставить Балтазара почувствовать всю тяжесть крепостной зависимости. Выполняя волю управляющего, эконом вымещал и свою злобу на старом солдате. Бывший камердинер до сих пор не мог забыть памятного случая. Балтазару пришлось сначала работать на господских полях, но благодаря тому, что в этом году держалась хорошая погода, он без особого для себя ущерба успел убрать и свой урожай. Однако Балтазар крепко запоминал каждую несправедливость, и ненависть его росла. Видя мучения народа, много претерпев сам, он заметно переменился. Теперь при мысли: «Почему паны —всё, а остальные—ничто? Почему большинство народа должно мучиться из-за небольшой кучки людей?» — он уже не махал рукой и не говорил себе: «Я же не могу этого изменить!» У него появились новые мысли: «Что же дальше? Так продолжаться не может! А как все изменить?» Часто, гладя Медушку, он говорил ей:
— Ну, коняга, диковинных времен мы дождались! Знаешь, в армии было лучше, черт побери!
Кроме того, он еще должен был заботиться о Лидушке и Иржике. Девушка все время ухаживала За больным. Печально было в усадьбе «На скале». Цимбалы юноши лежали в углу, в избе не слышалось больше пения, только изредка утрами старая Бартонева запевала молитву.
Осень принесла с собой радость. Дни стояли солнечные, ясные. Казалось, что лето не хочет уходить. За это время Иржик пришел в себя и начал медленно поправляться. Лидушка даже заплакала, когда молодой Скалак впервые посмотрел на нее и улыбнулся. На лице его не было никаких следов безумия.
«На скале» все радовались, что Иржик благополучно перенес тяжелую болезнь, а больше всех Лидушка и Балтазар, который, согласно обещанию, данному покойному Микулашу, считал себя отцом осиротевшего юноши. Иржик разговаривал только в присутствии драгуна и верной Лидушки. Оба они с тревогой прислушивались к его словам, боясь снова услышать несвязную речь. Но Иржик говорил спокойно и разумно. Однажды он спросил: